«Днепровский» рудник - один из сталинских лагерей на Колыме. 11 июля 1929 было принято постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных» для осужденных на срок от 3-х лет, это постановление стало отправной точкой для создания исправительно трудовых лагерей по всему Советскому Союзу.
Во время поездки в Магадан я побывал в одном из наиболее доступных и хорошо сохранившихся лагере ГУЛАГа «Днепровский» в шести часах езды от Магадана. Очень тяжелое место, особенно слушая рассказы о быте заключенных и представляя их работу в условиях непростого климата здесь.

В 1928 году на Колыме нашли богатейшие месторождения золота. К 1931 году власти приняли решение осваивать эти месторождения силами заключенных. Осенью 1931 года, первую группу заключенных, около 200 человек, отправили на Колыму. Наверное неправильным будет считать, что здесь были только политические заключенные, здесь были и осужденные по другим статьям уголовного кодекса. В этом репортаже я хочу показать фотографии лагеря и дополнить их цитатами из мемуаров бывших заключенных, находившихся здесь.


Название свое «Днепровский» получил по имени ключа - одного из притоков Нереги. Официально «Днепровский» назывался прииском, хотя основной процент его продукции давали рудные участки, где добывали олово. Большая зона лагеря раскинулась у подножия очень высокой сопки.
Из Магадана к Днепровскому 6 часов езды, причем по прекрасной дороге, последние 30-40 км которой выглядят примерно так:










Я впервые ехал на Камазе-вахтовке, остался в абсолютнейшем восторге. Об этой машине будет отдельная статья, у нее даже есть функция подкачки колес прямо из кабины, в общем крутяк.






Впрочем до «Камазов» в начале 20го века сюда добирались примерно вот так:


Рудник и обогатительная фабрика «Днепровский» был подчинен Береговому Лагерю (Берлаг, Особый лагерь № 5, Особлаг № 5, Особлаг Дальстроя) Упр. ИТЛ Дальстроя и ГУЛАГ
Рудник Днепровский был организован летом 1941 г., работал с перерывом до 1955 г и добывал олово. Основной рабочей силой Днепровского являлись заключенные. Осужденные по различным статьям уголовного кодекса РСФСР и других республик Советского Союза.
В числе их находились также незаконно репрессированные по так называемым политическим статьям, которые к настоящему времени реабилитированы или реабилитируются
Все годы деятельности «Днепровского» основными орудиями труда здесь являлись кирка, лопата, лом и тачка. Однако часть наиболее тяжелых производственных процессов была механизирована, в том числе и американским оборудованием фирмы «Дэнвер», поставляемым из США в годы Великой Отечественной войны по ленд лизу. Позднее его демонтировали и вывезли на другие производственные объекты, так что на «Днепровском» это не сохранилось.
" «Студебеккер» въезжает в глубокую и узкую, стиснутую очень крутыми сопками долину. У подножия одной из них мы замечаем старую штольню с надстройками, рельсами и большой насыпью - отвалом. Внизу бульдозер уже начал уродовать землю, переворачивая всю зелень, корни, каменные глыбы и оставляя за собой широкую черную полосу. Вскоре перед нами возникает городок из палаток и нескольких больших деревянных домов, но туда мы не едем, а сворачиваем вправо и поднимаемся к вахте лагеря.
Вахта старенькая, ворота открыты настежь, заграждение из жидкой колючей проволоки на шатких покосившихся обветренных столбах. Только вышка с пулеметом выглядит новой - столбы белые и пахнут хвоей. Мы высаживаемся и без всяких церемоний заходим в лагерь." (П. Демант)


Обратите внимание на сопку - вся ее поверхность исчерчена геологоразведочными бороздами, откуда заключенные катили тачки с породой. Норма - 80 тачек в день. Вверх и вниз. В любую погоду - и жарким летом и в -50 зимой.





Это парогенератор, который использовали для разморозки грунта, ведь тут вечная мерзлота и ниже уровня земли на несколько метров просто так уже копать не получится. Это 30е годы, никакой механизации тогда еще не было, все работы выполнялись вручную.


Все предметы мебели и быта, все изделия из металла производились на месте руками заключенных:




Плотники делали бункер, эстакаду, лотки, а наша бригада устанавливала моторы, механизмы, транспортеры. Всего мы запустили шесть таких промприборов. По мере пуска каждого на нем оставались работать наши слесари - на главном моторе, на насосе. Я был оставлен на последнем приборе мотористом. (В. Пепеляев)


Работали в две смены, по 12 часов без выходных. Обед приносили на работу. Обед - это 0,5 литров супа (воды с черной капустой), 200 граммов каши-овсянки и 300 граммов хлеба. Моя работа - включи барабан, ленту и сиди смотри, чтобы все крутилось да по ленте шла порода, и все. Но, бывает, что-то ломается - может порваться лента, застрять камень в бункере, отказать насос или еще что. Тогда давай, давай! 10 дней днем, десять - ночью. Днем, конечно же, легче. С ночной смены пока дойдешь в зону, пока позавтракаешь, и только уснешь - уже обед, ляжешь - проверка, а тут и ужин, и - на работу. (В. Пепеляев)






Во втором периоде работы лагеря в послевоенное время здесь было электричество:








«Название свое «Днепровский» получил по имени ключа - одного из притоков Нереги. Официально «Днепровский» называется прииском, хотя основной процент его продукции дают рудные участки, где добывают олово. Большая зона лагеря раскинулась у подножия очень высокой сопки. Между немногими старыми бараками стоят длинные зеленые палатки, чуть повыше белеют срубы новых строений. За санчастью несколько зеков в синих спецовках копают внушительные ямы под изолятор. Столовая же разместилась в полусгнившем, ушедшем в землю бараке. Нас поселили во втором бараке, расположенном над другими, недалеко от старой вышки. Я устраиваюсь на сквозных верхних нарах, против окна. За вид отсюда на горы со скалистыми вершинами, зеленую долину и речку с водопадиком пришлось бы втридорога платить где-нибудь в Швейцарии. Но здесь мы получаем это удовольствие бесплатно, так нам, по крайней мере, представляется. Мы еще не ведаем, что, вопреки общепринятому лагерному правилу, вознаграждением за наш труд будут баланда да черпак каши - все заработанное нами отберет управление Береговых лагерей» (П. Демант)


В зоне все бараки старые, чуть-чуть подремонтированы, но уже есть санчасть, БУР. Бригада плотников строит новый большой барак, столовую и новые вышки вокруг зоны. На второй день меня уже вывели на работу. Нас, трех человек, бригадир поставил на шурф. Это яма, над ней ворот как на колодцах. Двое работают на вороте, вытаскивают и разгружают бадью - большое ведро из толстого железа (она весит килограммов 60), третий внизу грузит то, что взорвали. До обеда я работал на вороте, и мы полностью зачистили дно шурфа. Пришли с обеда, а тут уже произвели взрыв - надо опять вытаскивать. Я сам вызвался грузить, сел на бадью и меня ребята потихоньку спустили вниз метров на 6-8. Нагрузил камнями бадью, ребята ее подняли, а мне вдруг стало плохо, голова закружилась, слабость, лопата падает из рук. И я сел в бадью и кое-как крикнул: «Давай!» К счастью, вовремя понял, что отравился газами, оставшимися после взрыва в грунте, под камнями. Отдохнув на чистом колымском воздухе, сказал себе: «Больше не полезу!» Начал думать, как в условиях Крайнего Севера, при резко ограниченном питании и полном отсутствии свободы выжить и остаться человеком? Даже в это самое трудное для меня голодное время (уже прошло больше года постоянного недоедания) я был уверен, что выживу, только надо хорошо изучить обстановку, взвесить свои возможности, продумать действия. Вспомнились слова Конфуция: «У человека есть три пути: размышление, подражание и опыт. Первый - самый благородный, но и трудный. Второй - легкий, а третий - горький».
Мне подражать некому, опыта - нет, значит, надо размышлять, надеясь при этом только на себя. Решил тут же начать искать людей, у которых можно получить умный совет. Вечером встретил молодого японца, знакомого по магаданской пересылке. Он мне сказал, что работает слесарем в бригаде механизаторов (в мехцехе), и что там набирают слесарей - предстоит много работы по постройке промприборов. Обещал поговорить обо мне с бригадиром. (В. Пепеляев)


Ночи здесь почти нет. Солнце только зайдет и через несколько минут уже вылезет почти рядом, а комары и мошка - что-то ужасное. Пока пьешь чай или суп, в миску обязательно залетит несколько штук. Выдали накомарники - это мешки с сеткой спереди, натягиваемые на голову. Но они мало помогают. (В. Пепеляев)


Вы только представьте себе - все эти холмы породы в центре кадра образованы заключенными в процессе работы. Почти все делалось вручную!
Вся сопка напротив конторы была покрыта извлеченной из недр пустой породой. Гору будто вывернули наизнанку, изнутри она была бурой, из острого щебня, отвалы никак не вписывались в окружающую зелень стланика, которая тысячелетиями покрывала склоны и была уничтожена одним махом ради добычи серого, тяжелого металла, без которого не крутится ни одно колесо, - олова. Повсюду на отвалах, возле рельс, протянутых вдоль склона, у компрессорной копошились маленькие фигурки в синих рабочих спецовках с номерами на спине, над правым коленом и на фуражке. Все, кто мог, старались выбраться из холодной штольни, солнце грело сегодня особенно хорошо - было начало июня, самое светлое лето. (П. Демант)


В 50е годы механизация труда уже была на достаточно высоком уровне. Это остатки железной дороги, по которой руда на вагонетках опускалась вниз с сопки. Конструкция называется «Бремсберг»:






А эта конструкция - «лифт» для спуска-подъема руды, которая впоследствии выгружалась на самосвалы и отвозилась на перерабатывающие фабрики:




В долине работало восемь промывочных приборов. Смонтировали их быстро, только последний, восьмой, стал действовать лишь перед концом сезона. На вскрытом полигоне бульдозер толкал «пески» в глубокий бункер, оттуда по транспортерной ленте они поднимались к скрубберу - большой железной вращающейся бочке со множеством дыр и толстыми штырями внутри для измельчения поступающей смеси из камней, грязи, воды и металла. Крупные камни вылетали в отвал - нарастающую горку отмытой гальки, а мелкие частицы с потоком воды, которую подавал насос, попадали в длинную наклонную колодку, мощенную колосниками, под которыми лежали полосы сукна. Оловянный камень и песок оседали на сукне, а земля и камушки вылетали сзади из колодки. Потом осевшие шлихи собирали и снова промывали - добыча касситерита происходила по схеме золотодобычи, но, естественно, по количеству олова попадалось несоизмеримо больше. (П. Демант)




Вышки охраны располагались на вершинах сопок. Каково там было персоналу, охранявшему лагерь в пятидесятиградусный мороз и пронизывающий ветер?!


Кабина легендарной «Полуторки»:








Пришел март 1953 года. Траурный всесоюзный гудок застал меня на работе. Я вышел из помещения, снял шапку и молился Богу, благодарил за избавление Родины от тирана. Говорят, что кто-то переживал, плакал. У нас такого не было, я не видел. Если до смерти Сталина наказывали тех, у кого оторвался номер, то теперь стало наоборот - у кого не сняты номера, тех не пускали в лагерь с работы.
Начались перемены. Сняли решетки с окон, ночью не стали запирать бараки: ходи по зоне куда хочешь. В столовой хлеб стали давать без нормы, сколько на столах нарезано - столько бери. Там же поставили большую бочку с красной рыбой - кетой, кухня начала выпекать пончики (за деньги), в ларьке появились сливочное масло, сахар.
Пошел слух, что наш лагерь будут консервировать, закрывать. И, действительно, вскоре началось сокращение производства, а потом - по небольшим спискам - этапы. Много наших, и я в том числе, попали в Челбанью. Это совсем близко от большого центра - Сусумана. (В. Пепеляев)


Призрачная Колыма

Бутугычаг - исправительно-трудовой лагерь, входил в Теньлаг, подразделение ГУЛАГа.

Лагерь существовал в 1937-1956 годах на территории современной Магаданской области. Лагерь известен своими смертельными урановыми и оловянными рудниками. Tак как здесь они добывали олово и уран вручную, без защитных средств. Он являлся одним из немногих лагерей, где после Великой Отечественной войны заключённые добывали уран. В состав Бутугычага входило несколько отдельных лагерных пунктов (ОЛП): «п/я № 14», «Дизельная», «Центральный», «Коцуган», «Сопка», «Вакханка».

В местном фольклоре район известен как Долина Смерти. Это название было дано этому району кочевым племенем, разводившим оленей в этом районе. Двигаясь вдоль реки Детрин, они наткнулись на огромное поле, заполненное человеческими черепами и костями. Вскоре после этого их олени заболели загадочной болезнью, первым симптомом которой была потеря меха на ногах, за которой следовал отказ ходить. Механически это название перешло к бериевскому лагерю 14-го отдела ГУЛАГа.

На 222км Тенькинской трассы на Колыме есть яркий знак предупреждающей об опасности. Да, тут есть радиация. 70 лет назад муравейником трудились тысячи заключенных. Об этом расскажу подробно. В тех местах берут свое начало ручьи «Черт», «Шайтан», «Коцуган» (черт -якут.). Неспроста давалось такое название этим местам.

На сколько все серьезно можно видеть на этой карте-схеме созданной Областной санэпидемстанцией.

Здание электростанции.

Идущий по дороге ручей постепенно превращается в глубокую реку.

Хвостохранилище перемытой породы.

Здание фабрики, как и все сохранившиеся постройки лагерей, выполнено из природного камня.

Огромную территорию ограждал забор колючей проволоки.

Все склоны близлежащих сопок изрыты разведочными траншеями.

Там где проходила дорога на Верхний Бутугычаг теперь течет ручей, в дождливые месяцы превращаясь в полноводную реку.

Развалины обогатительной фабрики.

«ОЛП № I» означало: «Отдельный лагерный пункт № I». ОЛП № 1 Центральный был не просто большим лагерем. Это был лагерь огромный, с населением из заключенных в 25-30 тысяч человек, самый крупный на Бутугычаге»
-Жигулин А.В. «Черные камни»

«Сомнений уже не было - этап собрали на Колыму.
Даже в лагерях Колыма была символом чего-то особенно грозного и гибельного. На побывавших там смотрели как на чудом вырвавшихся из самой преисподней. Таких было так мало, что их прозывали по кличке - Колыма, даже без прибавления имени. И все знали, кто это.»

В изобретательности ГУЛага мы еще раз убедились, когда с пересылки нас повезли на машинах. Обыкновенные открытые трехтонки с высокими бортами послушно выстроились вдоль трассы. Впереди у кабины отгорожена скамеечка для конвоя. А как же нас повезут - навалом? Приказали залезть в машины и выстроиться пятерками лицом к кабине. В каждой машине по десять пятерок. Набито плотно. Отсчитали первые три пятерки и скомандовали:
- Кругом!
Так стоя и поедем?.. Еще команда:
- Садиться!
С первого захода не получилось.
- Встать! Разом, разом надо садиться! Ну, сели!
Уселись, можно сказать, друг у друга на коленях, а те, что непосредственно лицом к лицу, образовали коленями между ног надежный замок, как у сруба. Мы все превратились в живые бревна. Кто и захотел бы подняться - не вскочишь, ноги даже не вытянешь. Вскоре почувствовали, как ноги стали затекать…
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

Бутугычаг. Центральный лагпункт. Вот куда мы попали.
Не сразу прониклись мы угрюмостью тех мест - небольших долин, окруженных сопками, сопками, сопками без конца…
Помогая друг другу вылезти из машин, постепенно ощущая, что ноги наши все-таки живые, - мы и такой воле рады были. Тому современному читателю, которому хочется, сидя в мягком кресле, читать про то, как урки пиками выкалывали нам глаза, гвозди вбивали в ухо или как конвоиры устраивали на нас охоту, я бы посоветовал - подняться, вытянуть руки вверх и продержать их так минут хотя бы десять, не опуская. Вот после этого я могу продолжать для него свой рассказ.

Рудник, на который мы попали, принадлежал Тенькинскому горнопромышленному управлению. Вся Колыма делилась на пять районных ГПУ. Тенька находилась в стороне от главной трассы. Доезжаем до поселка Палатка на семьдесят первом километре трассы и сворачиваем влево. На сто восемьдесят первом километре от Магадана районный центр - поселок Усть-Омчуг, и от него еще северней километров пятьдесят - вот тут и будет Бутугычагское отделение Берлага.
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

Колонну прибывших выстроили в зоне и с приветственной речью обратился нарядчик Бобровицкий, из каторжан. Это был блондин, с тонкими, злыми чертами лица, одетый в необычную лагерную телогрейку: повсюду пущены строчки, пришиты воротник и накладные карманы, все края окантованы кожей - это придавало телогрейке щегольской вид. Меня потом удивляло, что такие телогрейки носила вся Москва… На спине телогрейки пришит номер. Все зеки здесь носили номера.
Местные названия «Бутугычаг», «Коцуган», в переводе звучащие примерно как «Чертова долина», «Долина смерти»; прямые названия участков: Бес, Шайтан - сами по себе говорят, что это за места…
Горчаков Г. Н. Л- I -105: Воспоминания

БУР… Барак усиленного режима. Большая сложенная из дикого камня тюрьма в лагере.
Я описываю тюрьму (ее еще называли «хитрый домик») на главном лагпункте Бутугычага - Центральном. В БУРе было множество камер - и больших, и малых (одиночек) - и с цементными, и с деревянными полами. В коридоре - решетчатые перегородки, и двери камер были либо решетчатыми, либо глухими стальными.
БУР стоял в самом углу большой зоны, под вышкой с прожекторами и пулеметом. Население БУРа было разнообразным. В основном - отказчики от работы, а также нарушители лагерного режима. Нарушения тоже были разные - от хранения самодельных игральных карт до убийства.»

«Когда мороз не превышал 40 градусов, нас направляли в бригаду № 401. Такой номер имела бригада БУРа. Это были люди, отказывающиеся от работы в шахте. Не хотите работать под землей в тепле - пожалуйста, работайте на свежем воздухе. Нас - человек 15-20 выводили из зоны на место работы в конце развода. Место работы было видно издалека - склон противоположной поселку сопки. Все Бутугычагекие сопки, кроме некоторых скал, были по существу огромными горами, словно наваленными из гранитных разной формы и величины камней. Было два поста солдат: один внизу по склону, другой - вверху, метрах в ста.

Сущность работы заключалась в следующем: в переноске крупных камней. Снизу вверх. Работа была очень тяжелая - с большими камнями в руках, в потертых ватных рукавицах по обледенелым таким же камням надо было идти вверх. Мерзли руки и ноги, щеки жег морозный ветер. За день бригада № 401 перетаскивала вверх большую груду, пирамиду камней. Солдаты на обоих постах, естественно, грелись у смолистых костров. На следующий день работа шла в обратном порядке. Верхнюю кучу-пирамиду переносили вниз. А это нисколько не легче. Так в двадцатом веке оживала, реально воплощалась легенда о сизифовом труде.
Месяца за два такой работы мы жестоко обмораживались, слабели и …просились в шахту.»
-Жигулин А.В. «Урановая удочка»

Известно, что одну из решеток изъяли в местный краеведческий музей.

По всей видимости, самое теплое место БУРа, с двойной крышей и большой печью. Нары в караульном помещении отдыхающей смены.

С момента своей организации в 1937 году рудник «Бутугычаг» входил в состав ЮГПУ – Южного горнопромышленного управления и сначала являлся оловодобывающим рудником.
в феврале 1948 года на руднике «Бутугычаг» организовали лаготделение № 4 особого лагеря № 5 – Берлага «Берегового лагеря». Тогда же здесь начали добывать урановую руду. В связи с этим на базе уранового месторождения был организован комбинат № 1.

На «Бутугычаге» стал строиться гидрометаллургический завод мощностью 100 тонн урановой руды в сутки. На 1 января 1952 года численность работающих в Первом Управлении Дальстроя выросла до 14790 человек. Это было максимальное количество занятых на строительстве и горнопроходческих работах в данном управлении. Потом также начался спад в добыче урановой руды и к началу 1953 года в нем насчитывалось только 6130 человек. В 1954 году обеспеченность рабочими кадрами основных предприятий Первого Управления Дальстроя еще более упала и составила на «Бутугычаге» всего 840 человек. (Козлов А. Г. Дальстрой и Севвостлаг НКВД СССР… - Ч. 1… - С. 206.)

Тут же брусья. Их можно встретить возле казармы охраны в любом лагере Колымы.

Эта гора обуви служит визитной карточкой Бутугычага. Возможно она появилась из разрушенного здания склада. Подобные кучи есть на месте других лагерей.

В одной из камер на стене нацарапана эта табличка, возможно кому-то служила календарем.

Лагерь «Сопка» был, несомненно, самым страшным по метеорологическим условиям. Кроме того, там не было воды. И вода туда доставлялась, как многие грузы, по бремсбергу и узкоколейке, а зимой добывалась из снега. Но там и снега-то почти не было, его сдувало ветром. Этапы на «Сопку» следовали пешеходной дорогой по распадку и - выше - по людской тропе. Это был очень тяжелый подъем. Касситерит с рудника «Горняк» везли в вагонетках по узкоколейке, затем перегружали на платформы бремсберга. Этапы с «Сопки» были чрезвычайно редки.

ОЛП Центральный сегодня…

Фото 1950г.

Дадим стране угля, хоть мелкого, но до х…я! А «уголь» был разный - и чистый гранит (пустая порода), и руда самая разнообразная. Мы катали с Володей гранит в 23-ем квершлаге на 6-ом горизонте. Квершлаг били перпендикулярно предполагаемой девятой жиле. Однажды, разгазируя после взрыва забой, я увидел, кроме гранитных камней, что-то иное - серебристые тяжелые камни кристаллического типа. Явно металл! Добежал до телефона у клети и радостно позвонил в контору. Горный мастер пришел быстро. Грустно подержал в руках серебристые камни, по-черному выругался и сказал:
- Это не металл!
- А что же это, гражданин начальник?
- Это говно - серебро! Соберите образцы в мешок и отнесите в контору. Запомните: 23-й квершлаг, пикет 6-ой.
Если серебро- говно, то что же мы добывали? Вероятно, что-то очень важное, стратегическое.
А.В. Жигулин.

На «Сопке» ничего, кроме камня, - никакой растительности, ни кедрового стланика, который порою высоко забирается, ни даже лишайника - одни гольцы. Нигде земляной дорожки не обнаружишь. Без подъема или уклона десяти шагов не пройдешь. С пятачок ровного места во всем лагере нет. Да гулять, собственно, когда… С работы - на ужин, а потом - каменные мешки еще на запоры закрывают. По лагерю гуляет только ветер собачий. Дует беспрестанно, вся разница, что другим боком повернется, - ведь высота ничем не защищена…

Снаружи стены барака каменные. Камень темный, тяжелый, мрачный. Внутри - тоже такие, никакой штукатурки, никакой побелки. В секции вдоль стен нары двойные, посредине печка железная. Дров почти не было. Хорошо, резину старую раздобудут, печку до утра кормят, ну а смрад… так к нему привыкнуть можно. А то утром проснешься - вода в кружке синим кружочком затянулась - замерзла. Кому повезет в секцию над санчастью попасть - там тепло, труба проходит. Вот только духота донимает, и клопы со всей округи, видимо, собираются. Окон не было - круглосуточно горели лишь лампочки. В промышленных районах Колымы повсюду высоковольтки, так что электроэнергии - не в сильный накал - но хватало.

Над Центральным высоко вверх вздымалась конусовидная, но округлая, не острая и не скалистая сопка. На крутом (45-50 градусов) ее склоне был устроен бремсберг, рельсовая дорога, по которой вверх и вниз двигались две колесные платформы. Их тянули тросы, вращаемые сильной лебедкой, установленной и укрепленной на специально вырубленной в граните площадке.

Площадка эта находилась примерно в трех четвертях расстояния от подножия до вершины. Бремсберг был построен в середине 30-х годов. Он, несомненно, и сейчас может служить ориентиром для путешественника, даже если рельсы сняты, ибо подошва, на которой укреплялись шпалы бремсберга, представляла собой неглубокую, но все же заметную выемку на склоне сопки. Назовем эту сопку для простоты сопкой Бремсберга, хотя на геологических планах она имеет, вероятно, иное название или номер.

Чтобы с Центрального увидеть весь бремсберг и вершину сопки, надо было высоко задирать голову. С Дизельной наблюдать было удобнее («большое видится на расстояние»). От верхней площадки бремсберга горизонтальной ниточкой по склону сопки, длинной, примыкающей к сопке Бремсберга, шла вправо узкоколейная дорога к лагерю «Сопка» и его предприятию «Горняк». Якутское название места, где был расположен лагерь и рудник «Горняк»,- Шайтан. Это было наиболее «древнее» и самое высокое над уровнем моря горное предприятие Бутугычага.

Охрана быстро набирала в весе, жирела. Неподвижный образ жизни на свежем воздухе изобилие ленд-лизовской тушенки делали свое дело.

«Кресло» возле домика охраны.

Барак делился на две половины, в каждой по четыре жилых секции - как камеры; посредине, куда с улицы вели ступени, нечто вроде вестибюля, в котором застекленная будка для дежурного надзирателя и помещение для двух огромных деревянных бочек-параш, опущенных в помост.

Лагерь «Сопка», можно сказать, не имел зоны - все было так скученно… Шмыгнуть в столовую, шмыгнуть в санчасть - разгуляться негде. Были только проходы.

Воды в лагере никакой - ни водопроводной, ни колодезной. Даже грязи никогда не бывает: если дождь или снег тает - все моментально уходит под гору. Основной источник воды - топят снег. На кухню носит бригада водоносов. Бригада немногочисленная, потому что акцептов на нее не дают, и она натаскивает только на самые-самые нужды. По слабосилке я какое-то время поработал в этой бригаде.

По двое, с бочками на плечах, ведер на шесть-восемь, мы куда-то долго шли, спускались, поднимались, перетаскавались через огромные валуны, проползали сквозь низкие туннели, скользили по узким, обледенелым тропинкам теснины… Обходили по периметру открывшуюся вдруг страшную пропасть - шагни, и конец мучениям… (Но никогда и мысли об этом не было. Никогда я не слышал ни обходном случае самоубийства). Наконец, достигали источника, пробивающегося под сводом пещеры.

Бочки для воды тоже, верно, делал кто-то из породы того цыгана, который дружил с медведем и норовил весь лес опутать и вырвать с корнями или весь колодец выкопать, а не тащить шкуру воды. Ну, а мне - куда дружить с медведем! Я бы скорей попросился в компанию к мальчику-с-пальчику…
Можно было б и не доливать до верха, но злился напарник:
- Заругают! - боится он.
А главное, тревожит его - за недолив повар добавки не даст.
Под пригибающей тяжестью плечо горит. Одно желание - сбросить проклятую… Ноги дрожат, заплетаются, очки запотевают, замерзают, и идешь как вслепую…
Нет, не надо и лишней баланды… Недели через две сбежал я оттуда.

Голод человека трудиться заставляет, а здесь наоборот - труд голодным его делает. Прокоротаешь вечер за рукавицами допоздна, ляжешь на свои скорбные нары, голову бушлатом обернешь, чтобы своим паром согреваться, ватные брюки на себе приспустишь немного, чтобы и ступням теплее было, и впадаешь в недолгое забытье…

Окна из стеклянных банок.

Параши надо было относить в дальний угол и там выливать с обрывающегося склона. Идти приходилось спотыкаясь по неровному, и пусть на секунду, но твое плечо оказывалось выше других - вся громадная тяжесть ноши давила на тебя одного…
Можно представить, как носчики между собой цеплялись, какими проклятиями осыпали их попадавшиеся по пути…

Устроители этих параш, видно, руководствовались исправительным кодексом, где было сказано: «…не должно иметь целью причинение физических страданий и унижения человеческого достоинства».
Все лето бригады, помимо работы, таскали дрова. Ночные смены - после, а дневные до работы спускались вниз, где лежали завезенные бревна; каждый выбирал по бревешку и на собственном горбу пер его по всей крутизне прямо в лагерь. Если баланы казались жидковатыми, то тебя возвращали за другими- дрова служили пропуском в лагерь.

Останки столовой и пекарни.

Ясли-качели в вольной части.

Вольная часть вплотную находилась с зоной.

Рубильник на стене БУРа сделанный из подручных материалов.

Дрова служили пропуском в лагерь. Или другая картина: усталая бригада возвращается в зону, как вдруг дорогу перегораживает седой, с заросшим щетиной лицом лагерный староста Кифаренко, из каторжан, - значит, на бремсберге доставили продукты для лагеря: тяжелые мешки, ящики, бочки.
Хотя Кифаренко на вид лет под шестьдесят, но дуб он очень крепкий, и рука у него, все знают, тяжелая. У него всегда такое хмурое, свирепое выражение, что ни один бригадир против слова не скажет. Кифаренко боятся все.
Бригада покорно поворачивает и идет в сторону бремсберга.

В штрафную бригаду (БУР - бригада усиленного режима) меня взяли после работы. Камера находилась внизу двухэтажного корпуса, врезаясь в скалу. Первый засов висел на наружной двери здания, за ней шел небольшой коридорчик и вторая железная дверь на засове. Крепость! Двойные нары, железная печка, бадья-параша. В ту пору то была единственная бригада, где большинство составляли русские, в основном уголовники-рецидивисты. Уголовником был и бригадир Костя Бычков, крупный мужик лет под тридцать. Людей в бригаде было немного, человек семь.

Я стал умываться. Вытащил чудом сохранившееся вышитое полотенце, присланное из дома.
- Красивое, - заметил Бычков.
- Нравится? Возьми, - протянул я.
Все равно отберут. Бычков показал мне место на верхних нарах, недалеко от себя. На том блат и закончился. Штрафная (так буду называть для краткости) переживала трудную пору. На работу и с работы ходили под конвоем, иногда в наручниках (в остальных бригадах постепенно вводилось общее оцепление). В столовую не пускали - бандиты отбирали у каторжан еду, врывались в хлеборезку. Дежурные приносили пищу к нам в камеру. А на одной пайке долго не протянешь. Кое-кто из уголовников решил: если в штрафной останется человек пять, ее расформируют. Началась охота за людьми: одному на голову свалился камень, другого на выходе из штольни в темноте ударили ломом…

Бычков и те с ним, кто поумней, понимали: это не выход. Штрафная сохранится, если в ней останутся даже два человека. Она нужна для страха. И в самом аду должен быть котел, в котором смола чернее и горячей. Значит, выход один: надо работать. И превратить свои неудобства - в преимущества. Не пускают в столовую? Запугать поваров, чтобы в камеру приносили больше баланды и каши. Есть печь - значит, можно достать и дров, веток, и в камере всегда будет тепло. И еще одно - отдых и сон. Над головой у нас топот ног - бегут в столовую на вечернюю поверку, а мы уже давно спим и видим сны.
Так и вышло. Всеобщее пугало - режимная бригада помогла многим, среди них и мне, выжить. Хотя она и убивала, как в дни голодовки, о которых еще расскажу.

Тот самый БУР.

Крышка от железной бочки послужила материалом изготовления формы для выпечки хлеба.

В ту пору на Нижнем Бутугычаге горных разработок не было (имелись лишь дизельная, гараж, подсобные предприятия), на Среднем они лишь развертывались (штольня, поиск каких-то «секретных элементов»). Основное горное производство сосредоточилось на Верхнем Бутугычаге - на «Горняке». Там в штольнях и разрезах добывался кассетерит - «оловянный камень» - руда олова.
Разработка жил велась в открытых разрезах и штольнях. Бурение - взрыв - уборка породы и очистка забоя - и новый цикл. Мы, горные бригады, грузили породу в вагонетки и отправляли на обогатительные фабрики «Кармен» (женская) и «Шайтан». Там порода дробилась и промывалась.

«Горняк» убивал своим климатом. Представьте украинцев, привыкших к довольно теплому климату, и бросьте их в морозы, доходящие до 60 градусов, в беспощадные северные ветра, выдувающие последние остатки тепла из ватной одежонки. К тому же ее в первый год невозможно было просушить - украдут! Попробуй, найди потом портянки или рукавицы. Да их и искать никто не будет. А в мокрых чунях или портянках - верное обморожение, сгниешь заживо. Холод донимал и в камерах. Иван Голубев, простая русская душа, как-то уже в годы, когда на каторге смягчился режим, признался: «Впервые нынче отогрелся. А то, веришь, не мог ни кувалдой, ни баландой отогреться, дрожал весь».

Верно, изыскатели, проходившие здесь, были мрачные парни - они назвали обогатительную фабрику «Шайтан», речушки - Бес и Коцуган, что по-якутски тоже означает «черт». Даже ключ у подножия сопки наименовали далеко не эстетично - Сопливый.

А вот по долине по эту сторону сопки проходили, видно, романтики. Речушку, на которой стала обогатительная фабрика, назвали Кармен, лагерный женский пункт - «Вакханка» (не шибко грамотные каторжане называли ее для себя понятнее - Локханка), а саму долину - долиной Хозе.

Так мы разговаривали. Тут же крутился один шустрый мужичонка. Он спросил: «А где тут море? А материк - Якутия?» Я показал и еще подумал: «Какой любознательный!» Об этом «любознательном» вспомнил много позже в штрафной бригаде, когда размышлял - за что я попал сюда? Оказалось - «склонный к побегам». А заложил - вот тот шустрый мужичонка, любитель географии.

В ту зиму, как мы трое прибыли на Бутугычаг, на Сопке мерли каждый день. Мертвецов проволокой или веревкой цепляли за ноги и тащили по дороге. Кладбище было расположено за лагпунктом «Средний Бутугычаг», недалеко от аммонального склада. Удобно - не надо далеко носить взрывчатку. Сухие скелеты, обтянутые кожей, хоронили на «аммоналовке» голыми, в общей яме, сделанной взрывом. В нижнем белье и в ящиках с колышком стали хоронить уже много позже.

Гибли не только «доходяги». Вспоминается Олег, бывший, по его словам, в свое время чемпионом по боксу среди юношей в Киеве. Можно представить, как он был сложён, если и сейчас выглядел неплохо. Сломленный морально, чувствуя, как уходят силы, Олег вознамерился любой ценой попасть вниз, в стационар. Отлежаться, отдохнуть. Иные ели для того мыло, грызли снег и лед, чтобы опухло горло, делали другие мостырки.

Олег работал в соседней штольне откатчиком. Он лег на рельсы возле вагонетки, сказав, что нет сил двигаться. Его пытались поднять пинками и прикладами - бесполезно. Тогда, избив, вынесли и бросили в ледяную лужу у устья штольни. С карниза капали и лились струйки тающего снега и воды. Олег продолжал упорно лежать - полчаса, час. Он добился своего - ночью поднялась температура, и его свезли в больницу. Там он и умер от воспаления легких. «Перестарался, переиграл», - сказал со вздохом его приятель.

«Горняк» убивал тяжелейшей, изнуряющей душу и тело работой, вагонеткой и лопатой, кайлом и кувалдой. Ночи не хватало, чтоб отдохнули кости и мышцы. Кажется, только заснул - и слышатся удары о рельс и крики: «Подъем!». Убивал вечным недоеданием, когда кажется, что начинаешь есть себя, свои потроха, отощавшие мышцы.

«Горняк» убивал цингой и болезнями, разреженным воздухом. Говорили, что не хватает всего нескольких десятков метров высоты, чтобы вольнонаемным дополнительно к северным надбавкам платили еще высотные. Наконец, «Горняк» убивал побоями - прикладом винтовки, палкой надзирателя, лопатой и кайлом бригадира (иной бригадир уже не бил сам, заимев подручных - «спиногрызов» или «собак»).

Пронесся слух: готовится этап на «Горняк». Завтра комиссовка. О «Горняке» говорили со страхом и ужасом. Не только те, кто уже побывал на нем, но и те, кому еще предстоит испить сию горькую чашу. Неведомое всегда страшнее. Вечером я увидел странную картину. Трое земляков, спуская кальсоны, по очереди осматривали друг у друга задницы (простите, как приличнее - зады?). Слышалось то ободрительное: «Ще отдохнешь!», то со вздохом: «Пожалуй, на Сопку».

Назавтра утром я увидел вчерашнее в большем масштабе. Держа за пояс кальсоны, каторжанская очередь медленно двигалась вперед. Представ перед столом медицинской комиссии, поворачивались и обнажали задницы. По ним местные эскулапы определяли, кто чего стоит: «Гор.» или «стац.», в зависимости от того, насколько сини и тощи задницы. Так что от врачей требовался определенный навык, а если хотите, то и искусство диагностики. В институтах того не проходили.

Прошло еще недели две. Настал черед и мне показывать свой зад. Видно, он показался эскулапам достойным «Горняка», и я загремел в этап. Шли все вверх и вверх «по долине без ягеля», а потом и совсем круто - на сопку. Лагерь представлял из себя два больших двухэтажных здания, где нижний уходил в сопку, затем столовая, вышки… До конца рассмотреть не успел, так как получил сильный удар и свалился на камни. Над собой услышал: «Что головой крутишь? Бежать собрался?».

Оказывается, надзиратели и конвой здесь отрабатывали удар ребром ладони по шее. Надо было бить так, чтобы у каторжника сразу отбивало памороки и он валился наземь. К тому же на мне была совсем новая одежда, и надо было сразу дать понять новобранцу, куда он попал. Не к теще на блины. Казалось, надзиратели и охрана, все начальство люто ненавидят клейменных номерами людей. Били без повода, чем попало, сбивали с ног и пинали, хвалясь друг перед другом - мы патриоты! Вот только почему-то не рвались на фронт.

Но вот другой случай. В штрафной бригаде я познакомился с Уразбековым. Он был смугл и темноглаз, откуда-то из Средней Азии или с Кавказа. По-русски говорил хорошо, был начитан. Возможно, партийный или научный работник.

Не могу так жить! Не хочу превращаться в скота. Лучше наложить на себя руки, - как-то вырвалось у него.

Как? У нас нет веревки на штаны, не то, что повеситься.

Вот и я думаю: как?

У тебя есть близкие? - спросил я.

Мать. И еще жена, дети, если не забыли. Лучше бы забыли. Но все равно спасибо им за все на свете. Голос Уразбекова потеплел.

Ну вот, видишь. Надо жить. Сказать тебе одну мысль? Загадывать на год глупо. Но на месяц можно, пусть на день. Утром скажи себе: хватит у меня сил дожить до обеда? Дожил - и ставишь новую цель: дожить до вечера. А там - ужин, ночь, отдых, сон. И так - от этапа к этапу, ото дня ко дню.

Любопытная теория! - задумался Уразбеков. - В ней что-то есть.

Конечно, есть! Ты же не ставишь перед собой масштабную цель: допустим, пережить зиму. А вполне реальный рубеж - три-четыре часа. А там день и еще день! Надо только собраться.

Заманчиво! Такое может прийти в башку только бывшему смертнику.

Все мы смертники в отпуску. Попробуй! Прошло недели две. В тот день я не был на работе - зашиб руку. В полдень дневальный Шубин, отнеся бригаде обед, сообщил:

Уразбекова застрелили!

Поднялся на борт ущелья, шагнул за дощечку «Запретная зона», сказал: «Ну, я пошел, боец!» Тот вскинул винтовку: «Куда? Назад! Стой!» А Уразбеков идет. Ну, боец и выстрелил. Сперва вроде в воздух, а потом в него. А может, и наоборот.

Вздохнули: неплохой был парень. Безвредный. А вот боец за бдительность отпуск получит. И спирт.

На «Горняке» понадобилось восстановить заброшенную штольню. Устье ее и рельсовый путь были завалены обвалившейся породой - крупными глыбами и камнями. Механизмы из-за крутых подъемов и спусков подвезти к штольне не могли. Одна бригада, другая пробовали расчищать вручную - не хватило сноровки. Что делать? Горел план. Тогда наш бессменный надзиратель предложил горному начальству: «Попробуем моих бандитов, а?» Так нас запросто называли - не оскорбляя, а будто это само собой разумеется. Начальство засомневалось, потом махнуло рукой: «Давай».

Утром нас привели к штольне, расставили оцепление. Спросили:
- Ну, как, откроете штольню?
- Попробуем. Только охрану подальше уберите. И так насмотрелись. И еще одно условие: как расчистим завалы - так и пойдем в лагерь. Не дожидаясь конца смены.
- Лады.
Ох и вкалывали же мы в этот день! Даже сам Костя Бычков и его подручные Михайлов и Уркалыга не утерпели и брались за самые крупные глыбы. Их сталкивали с круч дрынами и ломами, разбивали кувалдами, грузили в вагонетки с помощью «живого крана». Последний был нашей выдумкой. Один или двое вставали на колени, и им на спины укладывался камень-негабарит. Затем людям, ухватив за руки и плечи, помогали встать и общими усилиями заваливали камень в вагонетку. Вот так!
Безудержный азарт овладел всеми. Было в том что-то буслаевское, раскрепощенное. Куда-то в сторону ушла каторга.

Все! Мы закончили расчистку на два часа раньше, чем прозвучит удар о рельс, возвещающий конец работы. Нагрузили пару вагонеток породы и выгрузили в отвал. Пробный рейс - в знак того, что штольня распечатана, готова к действию. Нам пообещали премию - по полбуханки хлеба на человека и пачка махорки. В лагерь мы не пошли. Попросили, чтобы хлеб и махорку принесли сюда. Потом стояли и курили, глядя вниз. С площадки открывался широкий обзор - лагерь, бремсберг и фабрика «Шайтан», долина к Среднему Бутугычагу. Два часа свободы!
Даже черт не нашел бы места лучше для каторги, чем Сопка. Безжизненно голые вершины, как на Луне. Жесточайшие морозы и ветер выжигали все живое - травы и людей. Деревья, даже кустарник, здесь не росли.

Мало чем отличался карьер Бутугычага от медного карьера КАРЛАГа. Муравейник из людей, так часто его описывали в воспоминаниях.

Мех. цех. Как будто, только вчера ушли рабочие, оставив инструмент.

Природные скалы усугубляют весь трагизм сдешних мест, безмолвные свидетели былых времен.

Ну и конечно же брусья.

(Visited 1 300 times, 1 visits today)

Лагерь Смерти Серпантинка был местом массовых казней на протяжении всего 1938 года, как ликвидационный центр Северного Управления.

В Серпантинке исполнялись смертные приговоры, которые были вынесены тройками-трибуналами для заключенных Колымы. В лагере применялись пытки. Расстрельные приказы зачитывались почти каждый день, и число расстрелянных — осуждённых по 58 статье — за день порой достигало сотни. Здесь были уничтожены около 30 тысяч человек. Серпантинка опустела после расстрела Ежова...

Хоронили расстрелянных в длинных траншеях, серпантином опоясывающих близлежащие сопки. Рационализация заключалась в том, что грунт из верхней траншеи сбрасывался в нижнюю, где уже находились покойники, а стало быть, рытье верхних канав совпадало с закапыванием нижних, то есть погосты являлись по сути своей кладбищами-пирамидами.

Таких расстрельных мест в «Дальстрое» было несколько: в Северном управлении - Хатыннах, в Западном - «Мальдяк». Массовые захоронения на Колыме, помимо Серпантинки, были в Оротукане, на ключах Полярный, Свистопляс и Аннушка, прииске «Золотистый». Расстрелы так же производились в Магадане и в его окрестностях.

О лагере вспомнили в 80-е годы, когда здесь начали добычу золота. Однако вместе с горной породой на промывочный конвейер стали попадать зубы, кости и пули. Старатели здесь работать отказались, и добычу золота остановили.". Сейчас от тюрьмы ничего не сохранилось. Серпантинка вошла в колымскую историю своей особой функцией: здесь выдавали срок весом - расстреливали. В ручье Снайпер до сих пор можно найти патроны и пули, которыми приводили в исполнение смертельные приговоры, и даже наткнуться на человеческие кости.

Прииск - убийство трудом

Вновь прибывающих на Колыму заключенных разрешалось на первые 2-3 дня освобождать от работы, а затем - в течение месяца давать им заниженные более чем втрое нормы выработки. Так должна была проходить производственная акклиматизация. Кроме того, в январе в забое должны были работать по 4 часа (полярный день и морозы под 50), в феврале - шесть, в марте - семь. Весь промывочный сезон (т. е. когда вода - это вода, а не снег или лед) заключенным полагалось работать по 10 часов.

Однако на практике эти положения никогда не соблюдались. Заключенных включали в работу с первого же дня на «полную мощность». В ударные дни, недели и «стахановские» месяцы, когда план требовалось давать любой ценой, начальник лагеря мог удлинить рабочую смену на сколько хотел. Нормой становились рабочие дни и в 12, и в 14, и в 16 часов. С учетом поверок, завтрака, обеда и ужина, на сон заключенным оставалось 4 часа.

Никаких взысканий за нарушения установленных норм начальники лагерей и лагпунктов не боялись. Потому что знали, жизнь заключенного ничего не стоит и утрата одной или нескольких жизней обойдется не дороже, чем потеря вещевого довольствия. Нормы намывки металла оставались трудновыполнимыми. Так, в 1941 году каждый, независимо от положения (заключенный, работники лагеря, лагерная обслуга), обязан был намыть от 3 до 8 граммов золота в сутки. Норма являлась обязательной. Невыполнение, если оно признавалось злостным, квалифицировалось как саботаж и каралось вплоть до расстрела.

Для стимулирования труда заключенных на вскрышных и перевалочных работах, добыче и промывке песков и в дорожном строительстве с середины 1938 года вводились новые нормы зачетов рабочих дней. Выполнявшим нормы на 100 %, засчитывалось 46 дней, на 105 % - 92 дня, на 110% - 135 дней. (На столько сокращался срок. Вскоре все зачеты отменили). От процента выполнения норм зависела и категория питания. Для 58 статьи отменили последние выходные. Летний рабочий день довели до 14 часов, морозы в 45 и 50 градусов признали годными для работы. Отменять работы разрешили только с 55 градусов. Однако, по произволу отдельных начальников выводили и при минус 60.

Вскоре, появился новый способ заключения - каторга. Большевики, обвинявшие "проклятый царизм" в рабстве, были по факту гораздо хуже. Каторжники работали в специальных лагерях, в цепях, и без матрасов и одеял по ночам. Не выживал никто.

Даже в первые недели короткого лета Колымы уровень смертности зашкаливал. Часто это происходило неожиданно, иногда даже во время работы. Человек, который толкал тачку вверх по высокому подъему, мог внезапно остановиться, раскачиваться какое-то время, и упасть с высоты от 7-10 метров. И это был конец. Или человек, который загружал тачку, подгоняемый окриками бригадира или стража, неожиданно опускался на землю. Кровь била ключом из его горла - и все было кончено.

Люди страдали и от голода. Но все работали в обычном режиме - по 12 часов в день. Изможденные долгими годами полуголодного существования и нечеловеческим трудом, люди отдавали труду свои последние силы. И умирали.

Следственный изолятор - убийство "законом"

Что же представлял собой этот следственный изолятор, где все "следствие" строилось на презумпции виновности? Раз в месяц-два на прииск "Штурмовой" прибывали из Магадана выездные военные трибуналы, беспрестанно курсировавшие по всем лагерям "Дальстроя", простиравшегося тогда от Чукотки и до Хабаровского края включительно. Два-три офицера НКВД закрывались на ночь в здании лагерной ВОХРы, доставали армейские фляжки со спиртом, тушенку и, периодически взбадривая себя очередной порцией спирта, всю ночь напролет занимались лагерной картотекой. Их работа напоминала выбраковку колхозного стада, с той лишь разницей, что проводилась она заочно и по отношению к человеческому рабочему "скоту". В первую очередь в расход шли политические, во вторую, смотрели возраст - чем старше, тем больше шансов попасть в смертники. Затем отбирались дела тех заключенных, кто перестал выдавать дневную норму, проще говоря, дела "доходяг". Дабы соблюсти видимость "плюрализма", в список смертников включали с десяток блатных. Обоснованием "вышки" служили приговоры этого самого трибунала. Их "жанр" был в прямой зависимости от количества выпитого спирта или фантазий офицера: "Приговорить к ВМН за саботаж, выразившийся в поломке тачки..." или "...за попытку переправить партию золота в Мексику Троцкому", но чаще всего писались универсально-трафаретные приговоры: "за контрреволюционную троцкистскую деятельность в исправительно-трудовом учреждении".

Утром офицеры с красными от спирта и бессонной ночи глазами покидали лагерь, а на разводе зачитывался список тех, кому следует вернуться в бараки и ждать команды. Всех остальных под конвоем разводили по объектам. В лагере же начиналась рутинная работа. Каждый заключенный, чья судьба была уже решена, прежде должен был сдать по списку в каптерку казенные вещи: полотенце, рабочие рукавицы и т.д. Приговоренных собирали в загоне-накопителе и, когда последний из них отчитывался по вещевому довольствию, вели на расстрел. Как правило, за километр-два от лагеря.

Александр Чернов, работавший в небольшом звене на рытье шурфов, однажды стал свидетелем расстрела примерно 70 заключенных рядом с лагпунктом "Нижний Штурмовой" в долине ручья, которому местные дали название Свистопляс. Людей завели колонной в узкий каньон, приказали остановиться, после чего конвоиры с собаками покинули колонн? и за "дело" взялись пулеметчики, заранее расположившиеся на обоих склонах ущелья. "Пляска смерти" продолжалось не более 10-15 минут, после чего конвоиры деловито добивали раненых и сбрасывали трупы в находящиеся рядом шурфы. Официально же ручей называется Чекай. Геологи-украинцы, открывшие его в 31-ом году, по праву первопроходцев дали ему романтически-забавное имя Чекай, что в переводе на русский означает "Погоди". Энкэвэдэшники, чтобы избежать в дальнейшем зловония от разлагающихся вблизи лагерей человеческих останков, централизовали расстрельную базу, построив для этого специальную тюрьму - лобное место - на вполне соответствующем по названию ручье Снайпер.

Палачи

Одной из основных причин устранения первого руководителя "Дальстроя" Эдуарда Берзина была относительно высокая себестоимость грамма колымского золота. Его преемники, особенно Гаранин, довели себестоимость грамма золота до рекордно низкой цены. Между начальниками горнопромышленных управлений страны даже существовало негласное приватное соревнование: чей грамм дешевле. После Берзина "Дальстрой" здесь был в лидерах. Правда, магаданская бухта Нагаева едва успевала принимать пароходы с живым грузом в трюмах, поскольку "мускульный" способ добычи металла нуждался лишь в крепких мышцах свежих рабов, тех же, кто "износился", ждала живодерня по прозвищу Серпантинка.

Берзина, сменил Гаранин, который открыл на Колыме кампанию террора, маниакальную даже по масштабам НКВД. Гаранинщина ознаменовалась пытками и казнями. Только в спецлагере Серпантинка Гаранин расстрелял в 1938 году около 26 тысяч человек. Приезжая в лагерь, он приказывал выстроить «отказчиков от работы» - обычно это были больные и «доходяги». Разъяренный Гаранин проходил вдоль шеренги и расстреливал людей в упор. Сзади шли два охранника и поочередно заряжали ему пистолеты».

В Серпантинке расстреливали по 30-50 человек в день в сарае. Трупы перетаскивали за насыпи на моторизованных санях. Был и еще один метод: заключенных со связанными глазами загоняли в глубокие траншеи, и стреляли в затылок. Жертвы Серпантинки иногда ждали по нескольку дней, чтобы их расстреляли. Они стояли в камере по несколько человек на один кв. метр, не имея возможности даже шевелить руками. Та что, когда им давали воду, швыряя в них куски льда - они пытались ловить его ртом.

Сколько давала золота Колыма, можно представить по ближайшему к Серпантинке прииску Водопьянова. С 34 по 45-й годы, по найденным данным, этим предприятием было добыто 66,8 тонны золота. А таких приисков только у "Дальстроя" было не меньше сотни.

В 1938 г. Гаранин, как тогда водилось, сам был объявлен шпионом, и отправился в лагеря. Умер он в Печорлаге в 1950 г.

Воспоминания заключенных

По воспоминаниям Моисея Выгона:
Серпантинка представляла собой мрачное ущелье, посередине которого ужом извивалась Колымская трасса. Один из петляющих участков перевала унаследовал это название. Это было ущелье-тупик, где в середине 30-х годов появился засекреченный объект НКВД, обнесенный высоким забором из досок. Туда везли обреченных заключенных, конвоируемых стаей злых собак, специально обученных кидаться на людей по первому приказу охранников. Через некоторое время вся Колыма узнала о существовании в полутора километрах от Хатыннах расстрельной тюрьмы Серпантинка, где приводились в исполнение смертные приговоры, выносимые тройками во главе с палачом Гараниным — заместителем начальника «Дальстроя».

Один заключенный вспоминает:
«...Во время долгого путешествия наверх мы проехали мимо нескольких длинных бараков неприятного вида, стоявших недалеко от дороги. В одно время эти бараки использовали при строительстве и носили название Серпантинка, но после окончания работ над дорогой на Хатенах, они уже год пустовали. Я помню, несколько дней назад, по приказу из Магадана, Серпантинка была превращена в закрытый участок НКВД на который послали две бригады для какого-то секретного дела. Небольшой лагерь зачем-то был огорожен тремя рядами колючей проволоки, караул стоял каждые 20 метров. Был построен просторный дом для служащих и охраны, а также гаражи. То, что меня больше всего удивило, это гаражи. Это было необычно, строить гаражи в таком небольшом лагере как этот, особенно, учитывая, что всего в 5 километрах были большие гаражи лагеря Хатенах и Водопьяновских золотых шахт. Позже я узнал, что в них помещали два трактора, моторы которых издавали достаточно грохота, чтобы заглушать выстрелы и крики людей...»

Другой заключенный описывает конкретный случай:
«...Эти скелеты работать не могли. Бригадир Дьюков попросил улучшения питания. Директор ему отказал. Изможденная группа героически попыталась выполнить норму, но не смогла. Все повернулись против Дьюкова… Дьюков делал все более активные жалобы и протесты. Выработка его группы все падала и падала, соответственно падал и их рацион. Дьюков попытался договориться с управлением. А оно, в свою очередь, донесло в определенные службы на Дьюкова и его людей, чтобы те включили их в ‘списки’. Дьюков и его бригада были расстреляны в Серпантинке...
Начальники лагерей могли делать все, что хотели. Некоторые время от времени расстреливали заключенных для запугивания остальных. Однажды заключенные, которые после 14 часов в шахте не могли продолжать работу, были расстреляны и их тела оставались лежать в течение дня как предупреждение. Еда становилась хуже, пайки меньше, выработка падала, и казни за саботаж стали обычными...»

Воспоминания о зверствах охраны и начальников лагерей:
«...в Дебине, в 1951 году, трое заключенных отряда, которым было разрешено пойти в лес собрать ягоды, не вернулись. Когда тела нашли, их головы были отбиты прикладами винтовок, и начальник лагеря старший лейтенант Ломада, протащил их тела мимо собравшихся заключенных в таком состоянии...
...Отряд отправился на поимку бежавших заключенных. Под командованием молодого полковника Постникова.Опьянённый жаждой убийства, он выполнил свою миссию со страстью и рвением. Он лично убил 5 человек. Как обычно в таких случаях, он был поощрен и получил премию. За живых и мертвых пойманных вознаграждение было одинаковым. Не было необходимости приводить живого заключенного.
... Одним августовским утром, заключенный, пришедший напиться в реке, попал в ловушку, расставленную Постниковым и его солдатами. Постников выстрелил в него из револьвера. Они не стали тащить тело в лагерь, а бросили в тайге, где следы волков и медведей были повсюду.
Как «доказательство поимки», Постников отрубил топором руки заключенного. Он положил отрубленные руки в свой ранец и пошел за вознаграждением.… Ночью «труп» встал. Прижимая истекающие кровью запястья к груди, он покинул тайгу и вернулся в палатку заключенных. С бледным лицом, безумными голубыми глазами, он заглянул вовнутрь, стоя в дверях, прижимаясь к дверному проему и что-то шепча. Его била лихорадка. Его рваная куртка, штаны, резиновые сапоги - все было пропитано черной кровью.
Заключенные дали ему теплого супу, завернули его истекшие кровью запястья в лохмотья и отвели его в больницу. Но тут люди Постникова из своей маленькой палатки. Солдаты схватили заключенного. И о нем больше никто не слышал…»

По материалам:

"Колыма: Арктические Лагеря Смерти", Роберт Конкуэст
Варлаам Шаламов

75 лет назад, в 1936 году, на Колыме был создан зловещий сталинский концлагерь под названием «Бутыгычаг». Всем мертвым и живым, кто прошел через ад колымских концлагерей смерти, посвящаю этот очерк.

Когда я жил в Красноярске, городе на сибирской реке Енисее, познакомился с двумя мужчинами. Они совсем не знали друг друга, но у них была схожая, необычная, тяжелейшая судьба. Оба отбыли длительные сроки заключения в колымских концлагерях. Один из них – Петр Федоров. Из его рассказов я узнал, что в 1937 году его, 20 – летнего парня, работавшего помощником машиниста поезда, по клеветническому доносу арестовало Харьковское УНКВД за якобы участие среди рабочих – железнодорожников, готовивших свержение советской власти. Зловещая тройка, «внесудебный орган», вынесла приговор и поставила на нем клеймо – «враг народа», и на долгие годы упекла его в сталинские концлагеря, последние 10 лет из которых находился в колымских. Федоров был одним из тех заключенных, у которых не было срока заключения, он мог находиться в лагере бессрочно. Об этом он узнал через 18 лет в тот день, когда лагерное начальство объявило ему, что в лагере он находится незаконно и подлежит освобождению и реабилитации.
Мое знакомство с Петром Федоровым произошло неожиданно. В центре Красноярска, напротив стадиона «Локомотив», с незапамятных времен, стоял старенький, кирпичный домик, в нем размещался охотничий магазинчик. Когда наступала весна, любители – охотники часто посещали этот магазинчик, разглядывая, что нового появилось на охотничьем прилавке, одновременно перебрасывались парой слов между собой о предстоящей охоте. В один из дней я заскочил в охотничий магазинчик, чтобы выбрать дробь на уток и гусей. Стоявший рядом мужчина поинтересовался, где я охочусь весной. Мужчина – невысокого роста, смуглый, худощавый, намного старше меня. Между нами завязался разговор, и мы познакомились. Из беглого разговора было ясно, что он хорошо разбирается в охоте и в провианте.
Петр Федоров внешне и внутренне производил впечатление спокойного, волевого человека. Сказывалась выработанная за долгие годы нахождения в колымских концлагерях привычка борьбы за жизнь. Он оказался большим любителем природы, и предпочитал весну проводить на спортивной охоте, которой занимался с молодых лет. Мы часто вместе выезжали на весенние перелеты уток и гусей на Усть – Тунгуское болото, которое находится в 40 километрах от города Енисейска. Оторванность от городской суеты, весеннее тепло, причудливое природное окружение, все это создавало необыкновенную атмосферу, и мы подолгу засиживались в скрадах, собранных из гибких прутьев тальника и закрытых желтой, сильно пахнувшей соломой, ожидая перелеты уток и гусей. Иногда мы уютно располагались у жарко горевшего костра, на тагане которого прела вкусная похлебка из весенней дичи, и Петр Федоров, не торопясь, раз за разом, рассказывал о той, совсем никому неизвестной колымской жизни в концлагерях. Последний концлагерь, из которого он был освобожден в 1955 году, назывался ОЛП – 1 – отдельный лагерный пункт строгой изоляции, где находились смертники. Не стесняясь соленых выражений по адресу верховной власти, НКВД, он с чувством негодования рассказывал, как в пустынном краю вечной мерзлоты, на Колыме, существовали сталинские концлагеря истребления людей. Петр Федоров был отменным стрелком. Если четверка кряковых уток налетала на скрад, то двух он обязательно выбивал. У него было особое, исключительно бережливое отношение к своему ружью. Независимо от того, был ли сегодня выстрел из ружья, но, приходя на стан, он первым делом доставал из рюкзака маленькую железную баночку с масляной тряпочкой и тщательно протирал свое ружье. Кстати, эту баночку он подарил мне, и я бережно храню ее, всегда вспоминая его. К сожалению, Петр Федоров прожил после нашего знакомства совсем мало, и вскоре умер.
Суровую правду о колымских концлагерях поведал мне и другой их узник, известный музыкант, пианист Ананий Ефимович Шварцбург. Мое знакомство с ним, как и с Петром Федоровым, произошло тоже случайно и неожиданно. Я часто посещал Красноярскую краевую научную библиотеку, где упорно изучал многие неизвестные мне сведения из истории Приенисейского края. Днем, чтобы передохнуть от прочитанного, я выбегал в городской парк, который находится рядом с библиотекой. В парке было много уединенных, закрытых густыми, зелеными деревьями песчаных дорожек, и, гуляя по ним, я быстро восстанавливал свои затраченные силы при чтении интересных исторических материалов. В один из теплых, солнечных дней я как всегда появился в парке и вышел к той аллее, где на столбе висел радиодинамик. Как раз по радио транслировали концерт, и по парку лилась красивая музыка Петра Ильича Чайковского, из балета «Лебединое озеро», «Танец маленьких лебедей». Из – за поворота, закрытого густыми кустами зелено – серебристой акации, на аллею вышел мужчина солидного возраста, и сходу спросил меня: «Любите слушать симфоническую музыку?» Я кивнул головой, обратив внимание на его интеллигентный внешний вид. Мужчина среднего роста, широкоплечий, с густой шевелюрой посЕдевших волос на голове. Он был опрятно одет в черный костюм, из – под воротничка белой рубашки выглядывала малинового цвета бабочка. Через несколько дней мы снова встретились в парке, на том же месте. Мужчина, подойдя ко мне, протянул мне дружественно руку и сказал: «Будем знакомы, Ананий Ефимович Шврцбург». Я также назвал свои имя и фамилию. Уже при этой встрече он многое рассказал о себе. И самое главное, нас сблизило в знакомстве то, что Ананий Ефимович уже побывал в ссылке в деревне Мотыгино, на Ангаре, в Удерйском золотопромышленном районе. А я, еще, будучи мальчишкой, проживал в восьмидесяти километрах севернее деревни Мотыгино, на прииске Центральном, который являлся центром Удерейского района. Сблизило нас еще и то, что Ананию Ефимовичу пришлось побывать в ссылке и в городе Енисейске, который я считал городом своей юности. А. Е. Шварцбург попал на Колыму в 1938 году, совсем молодым парнем, только что окончившим Ленинградскую консерваторию. Долгие 11 лет он находился в колымских сталинских концлагерях. Его фамилию я нашел в списке магаданских заключенных за 1938 год в книге «Магадан. Конспект прошлого» (1989). Его судьба как молодого человека ко времени окончания консерватории, сложилась так же, как и многих людей того времени. НКВД пустил провокационный слух, будто в Ленинграде существует тайная студенческая организация, готовившая ликвидацию советской власти. Начались повальные аресты студентов без разбора. В числе арестованных оказался и бывший студент А. Е. Шварцбург. А дальше, приговор тройки, переброска от Ленинграда до Магадана, длившаяся несколько месяцев. Но как потом выяснилось, не было никакой тайной студенческой организации, не было никакой и подготовки к свержению советской власти.
Встречаясь в городском парке, мы подолгу и неторопливо вели разговоры. У Анания Ефимовича был приятный голос спокойного тона. Рассказывая о колымских годах жизни, он обдумывал каждое слово, выражение, старался придать им логику суждений. Завершали прогулку по парку спуском вниз, к берегу Енисея. Ананий Ефимович подходил к гранитным набережным блокам и стучал по ним кулаком, попутно бросая свой проницательный взгляд на правобережный хребет Енисея. Гранит на набережной, говорил он, напоминает ему ледяные гранитные колымские глыбы, каких много ему пришлось повидать на Колыме. А хребет, простирающийся вдоль берега Енисея, напоминает колымское нагорье, пересекающее всю колымскую местность пополам. Ананий Ефмович, несомненно, был талантливой музыкальной натурой и, глядя на гранит набережной и горный хребет, что – то напевал, видимо думая о том, как все увиденное можно представить в виде музыкальной импровизации. Последние годы он работал музыкальным руководителем Красноярской филармонии. В те годы филармония устраивала свои концерты в доме культуры железнодорожников. Зная об этом, я дважды посетил дом культуры, в котором под руководством А. Е. Шврцбурга проходили концерты. Он садился за рояль, и этим украшал проходивший концерт. И хотя А. Е. Шварцбург не был урожденным красноярцем, а пришлым ссыльным, однако горожане уважительно относились к нему, и сильно сожалели о его кончине.
Петр Федоров и Ананий Шварцбург перенесли длительную, тяжелейшую каторгу в колымских концлагерях, и, заметно подорвав свое здоровье, понимали, что их жизненных резервов надолго не хватит. И я замечал, что они радовались каждому прожитому дню свободной жизни, о которой, находясь на Колыме, не приходилось и мечтать. Рассказы Петра Федорова и Анания Шварцбурга долгие годы подталкивали меня, чтобы я написал об узниках колымских концлагерей очерк. Но ввиду отсутствия полных сведений о них, у меня это никак не получалось. Даже, несмотря на то, что в жизни мне дважды пришлось побывать в далекой Якутии, в ее столице, городе Якутске. Один раз осенью, другой, в зимнюю морозную стужу. И всякий раз, бывая там, я мысленно и прямолинейно представлял путь от Якутска до Колымы. Наконец, я собрал во многих библиотеках разрозненные в книгах, журналах и газетах сведения, хорошо их проработал, и после этого мне все же удалось очертить некую историческую панораму трагических событий на золоторудной Колыме тех далеких лет.
Историю трагической Колымы надо рассматривать в контексте тех катастрофических событий, которые обрушились на Россию в 1917 году.
В октябре 1917 года Петроградским Военно – революционным комитетом был совершен акт революционного, вооруженного насилия, государственный переворот, ликвидировано существующее российское государство, государственную власть захватила ололтелая кучка большевиков, подстрекаемая обезумевшим пролетариатом и охлократией – уличной толпой. Кучка большевиков в основном состояла из российских эмигрантов, среди них было много евреев, не скрывавших своей ненависти к русским. Революция переросла в классовую, кровопролитную гражданскую войну, которая продолжалась до окончания изуверской коллективизации в деревне. Экономика в России под гнетом революционного, пролетарско – большевистского насилия рухнула, страна оказалась в тисках мощнейшего экономического кризиса. Между политическими группировками развернулась жесточайшая борьба за государственную власть. Для вывода России из экономического кризиса, а фактически для удержания зашатавшейся власти в своих руках, большевики идут на беспрецедентную акцию – организацию рабского принудительного, каторжного труда в форме массовых концлагерей, среди которых колымские будут занимать особое место. Колымские концлагеря возникли в пустынном краю вечной мерзлоты, на далекой Колыме, узники которых были брошены на добычу только что найденного желтого металла – золота. Колымских концлагерей было много, через них прошли миллионы каторжан. Многие из них навсегда остались в ледяной колымской земле.
Кошмарные события на золоторудной Колыме тех далеких лет стали забываться, и о них в последнее время даже не вспоминают, как – будто их и не было в нашей истории.
Слово «Колыма» воспринимается с содроганием. И на это есть объективные причины. Колыма – огромная территория на Северо – Востоке Сибири, в Магаданской области, и включает в себя Колымское нагорье длиною 1300 км и высотою до 1962 метров над уровнем моря, то есть это высокогорье, где ощущается большой недостаток кислорода. Через эту территорию протекает река Колыма, длиною 2129 км, которая берет свое начало в Якутии, протекает через Магаданскую область, и впадает в Восточно – Сибирское море. Колыма граничит с Чукоткой. На Колыму оказывает сильное влияние морской климат. Магаданская область, на которой расположено Колымское нагорье, омывается Восточно – Сибирским, Чукотским, Беринговым и Охотскими морями. Большая часть Колымской площади – горная тундра, в долинах которой – заболоченное редколесье. Под толстым слоем мха – сплошняком песчаник и гранит. Кругом глубокие, непроходимые снега. Колыма – пустынный край вечной мерзлоты и ледяного ветра. В зимние месяцы температура падает до 71 градуса ниже нуля. Лед и снег на Колыме держатся почти круглый год, там постоянно висит густой, ледяной, словно оловянный туман. Известная песня, которую пели колымские заключенные:
«Колыма ты, Колыма, чудная планета!
Двенадцать месяцев зима, остальное лето!»
Известно, что Колыма воспринимается как золотоносный край. Его освоение происходило долго и трудно. О Колыме известно с середины XVII века. В 1650 году возникло первое поселение под названием Среднеколымское. От населенного пункта Верхоянска, основанного в 1638 году, до Среднеколымска была проложена почтовая дорога. Несмотря на свою суровость и недоступность, Якутско – Магаданский край всегда привлекал внимание российских золотопромышленников, которые догадывались, что в междуречье Лены и Колымы имеется золото. В 1864 году золотопромышленники Катышевцевы для поиска и добычи золота на Лене образовали «Ленское золотопромышленное товарищество», а в 1867 году российские банкиры и золотопромышленники Бенардаки учредили Верхгне – Амурскую золотопромышленную компанию» для поиска и добычи золота в междуречье Лены и Колымы. К концу XIX – началу XX веков российскими золотопромышленниками уже была широко развернута добыча золота, а на ленских приисках, применялась гидравлика, а в 1897 году там была построена и первая в Сибири электростанция. В 1891 году Российской Императорской Академией наук под руководством И. Д. Черского была организована первая экспедиция для геологического исследования рек Колымы, Индигирки и Яны. По результатам экспедиции И. Д. Черский в 1893 году опубликовал в Санкт – Петербурге отчет об исследованиях в области этих рек, в котором было дано подробное географическое описание местности, расположенной по реке Колыме и горных пород. Была составлена подробная карта Колымского края, представлен список полезных ископаемых, среди которых – кварцевые жилы – спутники золота.
В 1899 году американские золотоискатели открыли богатые залежи золота у мыса Нома, напротив Чукотки. Это подталкивало американцев пробраться на поиски золота и на Колыму. И чтобы не дать американцам подступиться к Колыме, в 1900 – 1901 годах туда, были, направлены, две русские экспедиции, одна из них под командой горного инженера К. И. Богдановича, которая нашла золотоносную породу во многих местах Чукотского полуострова.
Проходили годы, но организовать дальнейшие поиски золота и его промышленную добычу на Колыме не удавалось. Однако, как пишет Е. К. Устиев в книге «У истоков золотой речки» (1977) «в начале 1900 – х годов на Колыме мыли золото. Этим занимались беглые солдаты, скрывавшиеся от военно – полевого суда».
Русские золотопромышленники, конечно, завершили бы поиски золота на Колыме и организовали его промышленную добычу. Но в России произошли разрушительные события, большевики совершили вооруженный переворот и захватили государственную власть, приостановив не только поиски золота, но и его промышленную добычу. Большевики, движимые классовыми предрассудками, развязали истребительную, кровопролитную гражданскую войну, и принялись за национализацию частной собственности в российской золотодобывающей промышленности, всячески ее уничтожая. И добились своего. Если накануне революции, в 1910 – 1917 годах, в России ежегодно добывалось в среднем 55 тонн 188 килограммов золота, то в 1920 – 1924 годах, в период самого бурного большевистского беспредела, золотодобыча сократилась в 8, 5 раза, составляя в среднем 6 тонн 484 килограмма в год.
Золотой запас в России накапливался десятилетиями, характеризуя ее экономическое и финансовое могущество. Большевикам достался увесистый золотой пирог, весом 1338 тонн. Захватив власть, большевики в первую очередь насытились этим пирогом вдоволь. И золотые запасы России бесследно исчезали из банков, словно вода из дырявой бочки. В 1918 – 1922 годах большевики выплатили кайзеровской Германии по условиям унизительного Брест – Литовского договора в качестве контрибуции солидную долю русского золота, похитили часть золотого запаса перед отправкой его в Казань, переправили золото на случай падения своей власти в Америку и выкрали часть драгоценного металла из банков Урала и Сибири, и все это составило общим весом более 1400 тонн золота. Немало золота большевики положили и на личные счета в зарубежные банки, пустили на содержание Коминтерна. Несчетное количество золота бесследно исчезло через ВЧК – ГПУ и Гохран. Передел России большевиками обернулся тем, что еще около 492 тонн русского золота она потеряла, треть которого (колчаковского) осела в банках Англии, Японии, США. Накануне октябрьского переворота в 1917 году в Российском государственном банке имелся большой запас и денежной золотой наличности – 1 миллиард 292 миллиона золотых рублей. Большевики, создавая специальные реквизиционные отряды, вовсю грабили национальные, государственные банки, и к весне 1919 года денежной золотой наличности в них осталось всего половина.
Большевики ожесточенно боролись за удержание своей власти, проливая людскую кровь. Они не только расхищали национальный, государственный золотой запас, но и нещадно уничтожали людской и промышленный потенциал, насильственно насаждая ненавистную коллективизацию в деревне, вырубив под корень российское крестьянство, и безумную ускоренную индустриализацию в городе. Сталин, зная финансовое состояние страны, видел, что если в создаваемой им красной империи не будет золотого запаса, и казна будет пустовать, как «лунный кратер», то она скоро экономически рухнет. И начался лихорадочный грабеж населения страны: большевики, устроив еще раз перетряску всему населению на золотую наличность, и, опустошив религиозные храмы, однако поняли, что таким способом создать золотой запас, практически не удастся, и ринулись на поиски драгоценного металла в неведомые края.
В 1928 году для поиска золота на далекой, холодной Колыме была создана первая Колымская геологоразведочная экспедиция под руководством геолога Ю. А. Билибина. Юрий Александрович Билибин родился в 1901 году, в старинной дворянской семье, в городе Ростове Ярославской губернии. В 1926 году после окончания Петроградского горного института (переименованного в Ленинградский) был направлен работать геологом в трест «Алданзолото». Билибин начал поиски золота на Колыме не с чистого листа, хорошо был знаком с результатами геологических исследований И. Д. Черского. В 1929 году на Колыме геологической экспедицией пол руководством Ю. А. Билибина было открыто крупное месторождение золота. Ю. А. Билибин, несомненно, был талантливым геологом, и ему сопутствовала удача. В июле 1930 года сразу же было создано Колымское главное приисковое управление.
Когда Сталину доложили о находке богатейших залежей золота на необжитой, плохо доступной Колыме, он, как узурпатор, инициатор большевистских репрессий, только что давший согласие на создание нескольких концлагерей для строительства Беломорско – Балтийского канала, сразу же решил, что колымскую золотую жилу можно взять только с помощью рабского труда. И 11 ноября 1930 года ЦК ВКП (б) принимает секретное постановление, обязывающее ОГПУ создать для освоения золотоносного колымского края огромный военизированный комбинат принудительного труда под общим названием «Дальстрой» с большим количеством концлагерей «строгой изоляции». Через весь СССР, с запада на восток, понеслись железнодорожные эшелоны, глухо набитые заключенными, конвоируемые отборными воинскими частями ОГПУ. Засекреченные эшелоны прибывали во Владивосток, оттуда заключенных перебрасывали морем пароходами до бухты Нагаева, а потом по бездорожью до пустынного, безлюдного места, на Колыму И. Бунич, упоминая об истории колымских концлагерей, в книге «Золото партии» (1994) пишет, что летом 1932 года первых заключенных числом 12 тысяч пригнали под усиленным конвоем 2500 солдат ОГПУ в сопровождении двухсот озверевших овчарок на необжитую Колыму, в то место, где и возникнет первый колымский концлагерь. «Целью экспедиции» было немедленное начало добычи золота. Заключенные были доставлены в одних рубахах. Грянувшие в сентябре морозы погубили всех». Живыми никто не остался. Вымерли все до единого человека. Но колымское золото сильно щекотало нервы большевикам и вскоре Колыму населяло уже 130 тысяч заключенных.
Многие узники колымских концлагерей, отбыв там заключение по 10 – 18 лет и, вырвавшись оттуда живыми, написали книги, в которых рассказали горькую, трагическую правду о гулаговской колымской жизни заключенных. Читая книги, написанные узниками колымских концлагерей, нельзя не содрогнуться. Эти книги можно считать библиографической редкостью. Вот эти книги: Шелест Г. «Колымские записи», Ж. «Знамя», 1964; Горбатов В. А. «Годы и войны», 1980; Жженов Г. «Омчагская долина», 1988; Жигулин А. «Черные камни», 1989; Ротфорт М. С. «Колыма – круги ада», 1991; Гинзбург Е. «Крутой маршрут», 1991; Шаламов В. «Колымские рассказы», 1992. Все авторы написанных книг утверждают, что на Колыме существовала изуверская, специальная лагерная система, включающая в себя концлагеря и ОЛП – отдельные лагерные пункты, которая подвергала заключенных жесточайшим испытаниям. В числе концлагерей были лагеря, в которых находились заключенные, приговоренные по фальсифицированным судебным делам к расстрелу, это были лагеря смертников.
«Дальстрой», рабская, каторжная вотчина советского большевизма, обладал неограниченной властью над заключенными, которую осуществляли карательные органы ОГПУ – НКВД. «Дальстрой» объединял 8 групп концлагерей, каждая из которых имела 200 лаготделений со средним наполнением в каждом в 1200 заключенных. Опираясь на эти показатели, не трудно подсчитать, какое количество заключенных находилось в колымских концлагерях.
Колымские концлагеря – приземистые, наскоро сколоченные бараки на вечной мерзлоте, тройная ограда из колючей проволоки, караульные вышки – скворечники, а в них – вооруженные охранники. Территория лагеря находилась под постоянным контролем вооруженного патруля с овчарками. При каждом лагере для наказания своя тюрьма с холодной камерой. В колымских концлагерях насаждались жесточайшие условия, несовместимые с существованием.
В. Шаламов пишет, что уже в 1938 году Колыма была превращена в единый спецлагерь. Со временем он объединял такие концлагеря, как «Штурмовой» (14 тысяч заключенных); «Джелгал» (страшный лагерь); «Глухарь»; «Черные камни» или группа концлагерей под названием «Бутыгычаг» с общей численностью 50 тысяч заключенных; «Мадьяк»; «Серпантинка» (лагерь для расстрелов); «Леньковый» (11 тысяч заключенных); «Большевик» (долина смерти); «Туманный» (особый режимный лагерь); ОЛП – 1 (отдельный лагерный пункт) или «Центральный» (25 – 30 тысяч заключенных).
Сколько заключенных прошло через колымские золотые концлагеря, никто не знает. Не удалось найти документальных сведений о численности узников на Колыме за разные годы. Источники свидетельствуют, что многие материалы по репрессиям были уничтожены в начале 1960 – х годов («АиФ», № 22, 1990). Уничтожались списки заключенных и при их освобождении из лагерей в 1950 – х годах. Имеющиеся публикации, которые иначе как заказными не назовешь, не могут служить фактом объективного анализа истории колымских концлагерей. Бывшие преподаватели истории ВКП (б) – КПСС, входившие в состав партийной номенклатуры, не стали в своих сочинениях называть истинное число заключенных, находившихся в концлагерях Колымы, всячески его занизив. Образчиком такого приема является С. А. Папков, автор книги «Сталинский террор в Сибири. 1928 – 1941 г. г.» (1997. В своей книге автор занизил число заключенных на Колыме до смехотворного показателя, считая, что с 1932 по 1941 год в колымских концлагерях ежегодно находилось совсем немного, 32 000 заключенных. По утверждению автора, за 10 лет, с 1932 по 1941 год на Колыму было депортировано всего 356 тысяч заключенных. И, несмотря на большевистско – коммунистических апологетов, умышленно занижающих численность заключенных в колымских концлагерях, этот вопрос надо постоянно изучать, чтобы ответить на другой вопрос, какова была людская стоимость лагерного социализма, создателем которого был узурпатор, маниакальный Сталин.
В. Шаламов попал в колымские концлагеря в первой половине 30 – х годов, и тянул срок заключенного почти 17 лет. И как живой свидетель лагерной Колымы, «вернувшийся из ада», написал потрясающую книгу «Колымские рассказы», в которой рассказал обо всем том, что там творилось. Он писал, что к 1936 году число рабсилы в колымских лагерях было увеличено в 9, 4 раза, А это значит, что только в 1936 году там находилось 419 249 заключенных, а не 32 тысячи, как это считает С. А. Папков. Пользуясь этим расчетом, можно говорить, что в 1937 году число заключенных увеличилось еще и достигло 722 907 человек. Авторами, тщательно изучавшими этот вопрос, установлено, что с конца 30 – х до начала 50 – х годов на Колыму ежегодно депортировали до 500 тысяч заключенных.
Роберт Конквест, английский историк, беспристрастно изучивший сталинские репрессии, сроки заключения и размах расстрелов в СССР, автор книги «Большой террор» (1991), считает, что численность заключенных на Колыме в начале 40 – х годов достигала 2 миллионов. В колымских концлагерях была очень высокая смертность, до половины заключенных умирало, не протянув и полутора лет. И сохранять контингент заключенных на «штатном» уровне, не представлялось возможным, и он постоянно обновлялся. Ольга Шатуновкая, испытавшая на себе все ужасы колымских концлагерей и готовившая материалы по сталинским репрессиям для доклада Н. С. Хрущева на XX КПСС в 1956 году, утверждала, что с 1937 года на Колыме счет заключенным шел на миллионы (А. Антонов – Овсеенко. «Литературная газета» 3 апреля, 1991).
Атмосферу ада в колымских концлагерях описывает известный актер Георгий Жженов, который был депортирован на Колыму 5 ноября 1939 года. В своей книге «Омчагская долина» (1988) он пишет: «Дорога в ад началась в штрафном прииске – лагере «Глухарь». В Омчагской долине золота было много. И кровь из носа, а золота подай! Сколько погибло людей, так и не осилив Дантовы круги колымского ада».
На Колыме, в пустынном краю вечной мерзлоты, наружная добыча золота в ледовом забое не прекращалась даже тогда, когда температура опускалась до пятидесяти градусов мороза. В концлагерях теплая одежда запрещалась, вместо валенок – парусиновые ботинки. Петр Федоров, смертельно больной, но не потерявший жажды к жизни, со свойственным ему холодным спокойствием рассказывал: «Добыча золота в колымских концлагерях обходилась дешевле в два раза по сравнению с теми приисками, где работали вольнонаемные. На колымских приисках заключенные добывали золото древнейшим способом, используя примитивные орудия труда – кайло, лопату и лоток. И чтобы получить пайку хлеба весом в восемьсот граммов, надо было за рабочий день, длившийся четырнадцать часов, выполнить норму промывки золота на 100% Истощенные голодом, мы едва, вытягивали, намывку золота на одну треть от плана, отсюда хлебную пайку выдавали всего в одну треть». Генерал В. А. Горбатов, прошедший через колымские лагеря в конце 30 –х начале 40 – х годов, писал, что осилить дневную норму дробления кайлом золоторудного гранита в вечной мерзлоте в подземном мраке было невозможно. Ведь скованная льдом гранитная руда добывалась на глубине тридцати – двести метров, и на ее оттаивание и подъем уходило много времени.
В книге «Реабилитирован посмертно» (1989) опубликованы воспоминания А. И. Мильчакова, который до заключения работал начальником «Главзолото», находился в сталинских концлагерях 16 лет, пришлось быть узником и колымских концлагерей. Он вспоминал, что в колымских концлагерях была и такая категория заключенных, как каторжане, на одежде которых крепились специальные опознавательные знаки. Из других источников известно, что каторжан размещали в концлагерях строгой изоляции, их заковывали в железные кандалы, они подлежали расстрелу.
Анатолий Жигулин в 1949 году молодым парнем был осужден Особым совещанием МГБ (внесудебным органом) за участие в молодежной нелегальной организации сроком на 10 лет, которая занималась перепиской мнений о государственном переустройстве советской власти. Он был конвоирован в болотистый Тайшетлаг, откуда тянули железнодорожную линию БАМ на восток. В августе 1952 года из Тайшетлага был переброшен в колымский концлагерь «Бутыгычаг», который называет «страшной черной дырой», где находилось 50 тысяч заключенных. Как колымский заключенный имел № 594. В 1954 году вырвался живым из колымского ада, был реабилитирован и, стал известным поэтом, написал книгу «Черные камни», в которой рассказал, что конвойники его как «врага народа» гоняли по лютому морозу в золотой забой в железных наручниках. А. Жигулин пишет, что концлагерь «Бутыгычаг» состоял из пяти крупных лагпунктов: «Черные камни»; «Горняк»; «Сопка»; «Коцуган» и лагерь – рудник им. Белова. Зимой температура держалась ниже 70 градусов по 2 – 3 месяца. И независимо от такой температуры, несовместимой с жизнью, приходилось спускаться в гранитную, ледовую шахту глубиною 240 метров.
На Колыме существовали так называемые ОЛП – особые лагерные пункты строгой изоляции, где находились только смертники. У лагерной охраны к этим смертникам, как и ко всем колымским заключенным, была патологическая, звериная ненависть. «Лагерные палачи, - вспоминает Михаил Ротфорт в книге «Колыма – круги ада», находившийся в колымских лагерях 10 лет, - подвергали узников концлагерей такой жесточайшей смерти, отчего стыла в жилах кровь. Палачи выгоняли раздетого заключенного на лютый мороз и облитого водой оставляли, пока он заживо не превращался в ледяную фигуру». Расстрелы заключенных для лагерных палачей служили своеобразным развлечением. Расстреливали по разным причинам. Переступил линию развешанных вешек на лесоповале – внезапный выстрел надзирателя из засады. Не вышел на работу три раза по причине голодного истощения или сильного заболевания – расстрел на виду у всех под гудение тракторов, под оркестр. Зверством отличался начальник концлагеря смертников «Серпантинка» палач Гаранин, который только в 1938 году хладнокровно расстрелял около двадцати шести тысяч заключенных.
Смертность в колымских концлагерях была самой высокой по ГУЛАГу. Об этом поведал алтайский крестьянин Нестор Новиков, который, как «враг народа» тянул лямку заключенного на Колыме 15 лет. Чудом оставшийся в живых и вернувшийся домой, он обо всем рассказал своему сыну Василию, а тот в свою очередь написал повесть «Шестьдесят три градуса ниже нуля», фрагмент которой под названием «Концлагерь» был опубликован в «Сибирской газете» (16 – 22 июля, 1990). Н. Новиков оказался в концлагере прииска «Леньковый» в начале зимы 1938 года, где находилось одиннадцать тысяч заключенных. А через короткое время, в январе 1939 года, из этих одиннадцати тысяч, в живых осталось менее двух тысяч. Такова по свидетельству самих заключенных была смертность в колымских концлагерях. Журнал «Вопросы истории» за 1989 – 1992 годы сообщал, что накануне войны в колымских лагерях погибло около 1 400 000 человек.
Варлам Шаламов – узник колымских концлагерей, писал, что заключенные, сломленные колымским адом – каторжным трудом, ледяным холодом и истощающим голодом, заживо выстилали собой дорогу в могильник. С содроганием узнаешь из его книги, что собой представляли колымские могилы: огромные, холодные каменные ямы доверху заполненные голыми скелетами мертвецов, на их рытье работали целые бригады могильщиков. Другой узник колымских концлагерей Георгий Шелест в «Колымских записях» повествует, что мертвых заключенных сваливали как мусор прямо в отработанные мерзлотные шахты. Колыму, как единый концлагерь, В. Шаламов сравнивает с немецко – фашистским концлагерем смерти Дахау, который, как известно, находился близ Мюнхена, в нем из 250 тысяч узников, 70 тысяч были фашистами замучены насмерть. Колымские заключенные не были похожи на людей, в большей степени они напоминали тени. Эти тени построили с помощью кайла и тачки «знаменитую» колымскую трассу – дорогу в две тысячи километров, которая протянулась через всю мерзлотную Колыму среди гранитных скал и топких болот. Колымские концлагеря – это не только территория рабской добычи золота, причал ада, расстрелов заключенных, но место кровавой расправы. «В конце 30 – х годов, - пишет В. Шаламов в книге «Преодоление зла» (2005), – в колымских лагерях находилось много политических осужденных –троцкистов. Начальство концлагерей заключало «конкордат» с уголовными блатарями на физическое уничтожение троцкистов, объявляя первых «друзьями народа», вторых – «врагами народа». Так гулаговско – колымская лагерная машина использовала уголовников для физического истребления политических противников сталинизма.
Евгения Гинзбург, мать писателя Василия Аксенова, была арестована в 1937 году и депортирована на Колыму. В колымских концлагерях она находилась 18 лет, прошла через такие лагеря, как «Джелгал», «Северный Артек», «Штурмовой». После освобождения из заключения написала и опубликовала книгу под названием «Крутой маршрут». Книга имеет не случайное название. Группу заключенных, в которую входила Е. Гинзбург, на работу гоняли по маршруту, равному 18 километрам, который проходил через крутые косогоры, и его приходилось преодолевать в дождь, снежную пургу, морозную стужу. Выжить Е. Гинзбург удалось потому, что в последние годы в концлагере работала санитаркой. Название книги «Крутой маршрут», это образное выражение, подразумевающее крутые, смертельные годы жизни в колымских концлагерях, которые Е. Гинзбург пришлось испытать на себе. По ее книге был написан сценарий, и в разных театрах страны по нему много раз ставили спектакль. В конце 2010 года московский театр «Современник» со своей труппой выезжал на гастроли в Лондон и там с большим успехом представил спектакль под названием «Восемнадцатый маршрут», что театрально больше соответствовало содержанию книги Е. Гинзбург «Крутой маршрут». Так, благодаря театральному искусству, англичане узнали о существовании в России колымских концлагерей.
А какова на фоне физического истребления заключенных была добыча золота? Узнать об этом можно из журнала «Колыма», который начал выходить в конце 30 – х годов. В 1991 и 1992 году журнал сообщал, что в 1932 году заключенные добыли первое колымское золото весом 500 килограммов. В 1934 году добыча золота возросла в 11 (одиннадцать) раз и достигла 5 тонн 500 килограммов. В 1936 году объем добычи золота в СССР был превышен уровня 1910 – х годов, самых добычливых. В 1936 году за счет увеличения числа заключенных почти в 10 раз Колыма дала 33 тонны 300 килограммов желтого металла, что составляло одну треть всего добываемого золота в СССР. За первые пять лет с Колымы были сняты «золотые сливки», и драгоценный металл в вечной мерзлоте стал попадаться реже. К концу войны его содержание в промытой породе снизилось в 3 раза, а к 1950 году – в 10 раз. Но соблазн был слишком велик, и остановить лагерную рабскую машину принудительной переработки колымских золотых руд уже никто не хотел. И чтобы удержать или даже увеличить достигнутый уровень добычи золота в обедненной гранитной породе, надо было значительно увеличить объем переработки золотой руды. А сделать это можно, если резко увеличить число заключенных. И НКВД и колымское лагерное начальство сильно постарались. С 1937 года в колымские концлагеря завозились десятки тысяч заключенных, о чем отмечается в книге «Магадан. Конспект прошлого» (1989). И, несмотря на снижение содержания золота в породе, его добыча за счет резкого притока заключенных в колымских концлагерях накануне войны и в первый ее период резко возросла, достигнув 86 – 90 тонн в год. Всего за период с 1932 по 1943 год на Колыме заключенными было добыто золота 600 тонн. Чтобы добыть такое огромное количество золота киркой и лопатой в вечной гранитной мерзлоте за такой срок, требовался не один миллион рабов. И плата за добычу золота в ледяной, гранитной Колыме была очень дорогой. Два миллиона заключенных навсегда остались в вечной колымской мерзлоте, - считает Роберт Конквест. Такой высокой ценой – сплавом человеческой жизни и колымского золота – и оплачивался насильственно строившийся в те годы лагерный социализм.
«История колымского кошмара тех далеких лет, - рассказывал с горечью в душе и негодованием в сердце Ананий Ефимович Шварцбург, - омерзительна тем, что она строжайше скрывалась, находясь под особым контролем НКВД, который являлся монопольным узурпатором на цензуру любой информации. Вся Колыма была покрыта сплошь концлагерями, в гранитных ледниках сотни тысяч каторжан изнемогали от изнурительного труда, пронизывающего холода и головокружительного голода, а лагерная администрация, как ни в чем не бывало, назидательно твердила нам о преимуществе всепобеждающего социализма и насильно заставляла нас прорабатывать рекомендации «В помощь изучающим историю ВКП (б)», восхвалять партийных боссов».
Стремление, как можно больше узнать о колымских узниках, меня постоянно подталкивало к поиску дополнительных сведений, и в одной из книг я обнаружил, что известный писатель Р. Медведев упоминает, что его отец, профессор Военно – политической академии им. Ленина, был репрессирован и погиб на Колыме («Суровая драма народа» (1989). Нельзя замалчивать и тот факт, что гениальный конструктор первых космических кораблей С. П. Королев тоже был репрессирован и в 1938 – 1940 годах находился в заключении на Колыме.
Колымская золотая лихорадка, вспыхнувшая во времена лагерного социализма, никак не лечится и, похоже, что этому аду не видно ни конца, ни края. Период постсоциализа окрасился новыми цветами. За распадом СССР и лишением государственных предприятий собственности, самым уязвимым районом в российской золотодобывающей промышленности оказалась золотоносная Колыма. Федеральный центр не очень беспокоился, чтобы в этих разрушительных условиях сохранить ядро российской золотодобывающей промышленности на Колыме. «Русский вестник» (№ 28, 1993), публикуя большую аналитическую статью, посвященную состоянию российской золотодобывающей промышленности, сильно надеялся на то, что «Золото Колымы спасет Россию». Однако это была всего лишь надежда, а фактически на золоторудной Колыме дела обстояли очень скверно. Постсоветская, воровская денационализация ударила по российской золотодобывающей промышленности, на колымских карьерах, например, добыча золота в это время упала с 52 до 12 тонн в год, или в 4, 3 раза.
Под видом денационализации золотодобывающей промышленности, или безудержного передела государственной собственности, созданной, когда – то насильственно на костях заключенных, у магаданских госчиновников произошло психологическое раздвоение личности, и они стали на открытый путь уголовных преступников. Этот новый тип чиновников породил в Магаданской областной администрации преступное сообщество, которое без получения лицензий создало золотопромышленные компании, и они начали заниматься операциями с золотом. Результат такого преступления налицо: государство потеряло сотни килограммов колымского золота, и ущерб, нанесенный чиновничьим жульем, составил более 65 миллиардов рублей. В частности, - как сообщала «Комсомольская правда» 30 июля 1998 года, - заместитель губернатора Магаданской области Вячеслав Кобец похитил одну тонну золота и два миллиона долларов. Вот, такова цена колымского золотого вице – губернаторского тельца. Осудить преступника не удалось, он сбежал с Колымы, из России.
В итоге не только Магаданская золотодобывающая промышленность, но и вся Россия превратилась в криминальную страну. И это не случайно. Корни колымского криминала лежат глубоко, и берут свое начало тогда, когда здесь возникли первые концлагеря, и процветал звериный, сталинский тоталитаризм.
Лишение золотодобывающей промышленности государственной собственности сильно ударило по добыче золота во глубине колымских руд, она стала убыточной. Государство уменьшило объем закупки золота, добываемого на Колыме, на 15 %. Золотодобывающие предприятия этого отдаленного и холодного золоторудного края оказались в долгу, как в шелку, и золотодобытчики месяцами не получали зарплату. Только в 1994 году задолженность перед ними составила 141 миллиард рублей. И чтобы вылезти из «долговой ямы», Магаданской области пришлось выпрашивать у российского правительства разрешения на продажу на Лондонской бирже 4 тонн 800 килограммов колымского золота. Для выхода из кризиса, возникшего вследствие денационализации, с согласия российского правительства в Магаданской области был создан свободный экономический коридор с правом самостоятельной добычи золота и его экспорта. Предполагалось, что все коммерческие банки, снимающие «золотые пенки», будут исключены из экономической цепочки по продаже колымского золота, но этого не произошло.
Трудным оказался на Колыме сезон добычи золота и в 1998 году. Денег, чтобы начать его, не было. Пришлось опять залезать в долги, взять в «Евробанке» многомиллионный кредит. Однако кредит положение дел в магаданской золотодобывающей промышленности не улучшил. Наивная надежда, что колымское золото спасут иностранные инвесторы, тоже успехов не принесла. Несколько лет американская корпорация «Сайрус минералз и Компания» усердно добивалась получить право, чтобы растопить вечный лед на холодной Колыме. Но магаданцы, похоже, перестали верить, что ледяные колымские руды могут, когда – нибудь оттаять. И десятки тысяч квалифицированных золотодобытчиков покидали обжитые и оборудованные золотые прииски и рудники. И колымская горная золоторудная порода стала сиротеть.
Большую тревогу вызывала самовольная добыча золота на Колыме. С годами самовольный захват золотоносных участков усиливался. Летом 1998 года были задержаны жители поселка Оротукан, нелегально намывшие с помощью лотков 170 килограммов золота. Хищения золота приняли невиданный размах. По заявлению начальника УВД Магаданской области О. Торубарова, ежегодно за летний промышленный сезон с колымских приисков похищают 300 – 500 килограммов золота. Из телевизионных сообщений было хорошо известно, что до половины добываемого золота на Колыме находится в теневом обороте. А это примерно около 15 тонн валютного металла, для похищения такого объема золота были созданы воровские условия, и, прежде всего в коммерческих банках. Ведь 80 % добычи колымского золота находилось под контролем частных коммерческих банков, которые и способствовали его безудержной утечке. Как правило, похищенное магаданское золото проходило через преступный синдикат, которому правоохранители дали название «Ингушзолото». Правда, 80 предприятий Колымы все же были лишены лицензии на право добычи колымского золота за участие в его теневом обороте. Но теневой синдикат в похищении золота остановить было невозможно, и он пошел на преступление. И как результат преступного, теневого оборота колымского золота, убийство осенью 2002 года в Москве губернатора Магаданской области Валентина Цветкова.
Кризис в российской золотодобывающей промышленности, и на Колыме тоже, расползался в недалеком прошлом еще и потому, что Сбербанк России для пополнения золотовалютных резервов почти не закупал золото по причине роста его стоимости на 60 –70 %. Если в 2002 году килограммовый слиток золота стоил 10 тысяч долларов, то в 2005 году уже 16 тысяч! («АиФ», № 48, 2005).
Природа щедро наделила гранитную, ледяную Колыму золотой неистощимостью. Только три месторождения «Кубак», «Школьное» и «Майское» обладают запасом золота в 316 тонн. Причем, некоторые из этих месторождений очень богатые, содержат в среднем 37 граммов золота на тонну породы. Для сравнения, месторождение «Светлое» на Южном Урале содержит в тонне породы всего 2 грамма золота.
… Истребительное, смертельное наследие концлагерей исчезает с лица мерзлотной Колымы, опустошаются рудники, сооруженные, когда – то руками заключенных, строивших насильственно в Советском Союзе лагерный социализм и, кажется, что скоро ничто не будет напоминать о прошлом. Но осталась еще огромная ледово – гранитная гробница, набитая костьми миллионов умерщвленных заключенных, напоминающая о тех чудовищных сталинских злодеяниях, какие творились на мерзлотной Колыме. И порою, кажется, что из глубины колымских гранитных руд слышен терзающий душу голос мертвых. И неизвестно, наступит ли когда – нибудь на ледяной Колыме долгожданный конец колымскому аду.

2011 г. Россия – Красноярск – Новосибирск.

Это "Днепровский" рудник - один из сталинских лагерей на Колыме. 11 июля 1929 было принято постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных» для осужденных на срок от 3-х лет, это постановление стало отправной точкой для создания исправительно трудовых лагерей по всему Советскому Союзу. Во время поездки в Магадан я побывал в одном из наиболее доступных и хорошо сохранившихся лагере ГУЛАГа "Днепровский" в шести часах езды от Магадана. Очень тежелое место, особенно слушая рассказы о быте заключенных и представляя их работу в условиях непростого климата здесь.

В 1928 году на Колыме нашли богатейшие месторождения золота. К 1931 году власти приняли решение осваивать эти месторождения силами заключенных. Осенью 1931 года, первую группу заключенных, около 200 человек, отправили на Колыму. Наверное неправильным будет считать, что здесь были только политические заключенные, здесь были и осужденные по дргим статьям уголовного кодекса. В этом репортаже я хочу показать фотографии лагеря и дополнить их цитатами из мемуаров бывших заключенных, находившихся здесь.

Название свое «Днепровский» получил по имени ключа - одного из притоков Нереги. Официально «Днепровский» назывался прииском, хотя основной процент его продукции давали рудные участки, где добывали олово. Большая зона лагеря раскинулась у подножия очень высокой сопки.

Из Магадана к Днепровскому 6 часов езды, причем по прекрасной дороге, последние 30-40 км которой выглядят примерно так:

Я впервые ехал на Камазе-вахтовке, остался в абсолютнейшем восторге. Об этой машине будет отдельная статья, у нее даже есть функция подкачки колес прямо из кабины, в общем крутяк.

Впрочем до "Камазов" в начале 20го века сюда добирались примерно вот так:

Рудник и обогатительная фабрика «Днепровский» был подчинен Береговому Лагерю (Берлаг, Особый лагерь № 5, Особлаг № 5, Особлаг Дальстроя) Упр. ИТЛ Дальстроя и ГУЛАГ

Рудник Днепровский был организован летом 1941 г., работал с перерывом до 1955 г и добывал олово. Основной рабочей силой Днепровского являлись заключенные. Осужденные по различным статьям уголовного кодекса РСФСР и других республик Советского Союза.
В числе их находились также незаконно репрессированные по так называемым политическим статьям, которые к настоящему времени реабилитированы или реабилитируются

Все годы деятельности "Днепровского" основными орудиями труда здесь являлись кирка, лопата, лом и тачка. Однако часть наиболее тяжелых производственных процессов была механизирована, в том числе и американским оборудованием фирмы "Дэнвер", поставляемым из США в годы Великой Отечественной войны по ленд лизу. Позднее его демонтировали и вывезли на другие производственные объекты, так что на "Днепровском" это не сохранилось.

" «Студебеккер» въезжает в глубокую и узкую, стиснутую очень крутыми сопками долину. У подножия одной из них мы замечаем старую штольню с надстройками, рельсами и большой насыпью - отвалом. Внизу бульдозер уже начал уродовать землю, переворачивая всю зелень, корни, каменные глыбы и оставляя за собой широкую черную полосу. Вскоре перед нами возникает городок из палаток и нескольких больших деревянных домов, но туда мы не едем, а сворачиваем вправо и поднимаемся к вахте лагеря.
Вахта старенькая, ворота открыты настежь, заграждение из жидкой колючей проволоки на шатких покосившихся обветренных столбах. Только вышка с пулеметом выглядит новой - столбы белые и пахнут хвоей. Мы высаживаемся и без всяких церемоний заходим в лагерь." (П. Демант)

Обратите внимание на сопку - вся ее поверхность исчерчена геологоразведочными бороздами, откуда заключенные катили тачки с породой. Норма - 80 тачек в день. Вверх и вниз. В любую погоду - и жарким летом и в -50 зимой.

Это парогенератор, который использовали для разморозки грунта, ведь тут вечная мерзлота и ниже уровня земли на несколько метров просто так уже копать не получится. Это 30е годы, никакой механизации тогда еще не было, все работы выполнялись вручную.

Все предметы мебели и быта, все изделия из металла производились на месте руками заключенных:

Плотники делали бункер, эстакаду, лотки, а наша бригада устанавливала моторы, механизмы, транспортеры. Всего мы запустили шесть таких промприборов. По мере пуска каждого на нем оставались работать наши слесари - на главном моторе, на насосе. Я был оставлен на последнем приборе мотористом. (В. Пепеляев)

Работали в две смены, по 12 часов без выходных. Обед приносили на работу. Обед - это 0,5 литров супа (воды с черной капустой), 200 граммов каши-овсянки и 300 граммов хлеба. Моя работа - включи барабан, ленту и сиди смотри, чтобы все крутилось да по ленте шла порода, и все. Но, бывает, что-то ломается - может порваться лента, застрять камень в бункере, отказать насос или еще что. Тогда давай, давай! 10 дней днем, десять - ночью. Днем, конечно же, легче. С ночной смены пока дойдешь в зону, пока позавтракаешь, и только уснешь - уже обед, ляжешь - проверка, а тут и ужин, и - на работу. (В. Пепеляев)

Во втором периоде работы лагеря в послевоенное время здесь было электричество:

"Название свое «Днепровский» получил по имени ключа - одного из притоков Нереги. Официально «Днепровский» называется прииском, хотя основной процент его продукции дают рудные участки, где добывают олово. Большая зона лагеря раскинулась у подножия очень высокой сопки. Между немногими старыми бараками стоят длинные зеленые палатки, чуть повыше белеют срубы новых строений. За санчастью несколько зеков в синих спецовках копают внушительные ямы под изолятор. Столовая же разместилась в полусгнившем, ушедшем в землю бараке. Нас поселили во втором бараке, расположенном над другими, недалеко от старой вышки. Я устраиваюсь на сквозных верхних нарах, против окна. За вид отсюда на горы со скалистыми вершинами, зеленую долину и речку с водопадиком пришлось бы втридорога платить где-нибудь в Швейцарии. Но здесь мы получаем это удовольствие бесплатно, так нам, по крайней мере, представляется. Мы еще не ведаем, что, вопреки общепринятому лагерному правилу, вознаграждением за наш труд будут баланда да черпак каши - все заработанное нами отберет управление Береговых лагерей" (П. Демант)

В зоне все бараки старые, чуть-чуть подремонтированы, но уже есть санчасть, БУР. Бригада плотников строит новый большой барак, столовую и новые вышки вокруг зоны. На второй день меня уже вывели на работу. Нас, трех человек, бригадир поставил на шурф. Это яма, над ней ворот как на колодцах. Двое работают на вороте, вытаскивают и разгружают бадью - большое ведро из толстого железа (она весит килограммов 60), третий внизу грузит то, что взорвали. До обеда я работал на вороте, и мы полностью зачистили дно шурфа. Пришли с обеда, а тут уже произвели взрыв - надо опять вытаскивать. Я сам вызвался грузить, сел на бадью и меня ребята потихоньку спустили вниз метров на 6-8. Нагрузил камнями бадью, ребята ее подняли, а мне вдруг стало плохо, голова закружилась, слабость, лопата падает из рук. И я сел в бадью и кое-как крикнул: «Давай!» К счастью, вовремя понял, что отравился газами, оставшимися после взрыва в грунте, под камнями. Отдохнув на чистом колымском воздухе, сказал себе: «Больше не полезу!» Начал думать, как в условиях Крайнего Севера, при резко ограниченном питании и полном отсутствии свободы выжить и остаться человеком? Даже в это самое трудное для меня голодное время (уже прошло больше года постоянного недоедания) я был уверен, что выживу, только надо хорошо изучить обстановку, взвесить свои возможности, продумать действия. Вспомнились слова Конфуция: «У человека есть три пути: размышление, подражание и опыт. Первый - самый благородный, но и трудный. Второй - легкий, а третий - горький».

Мне подражать некому, опыта - нет, значит, надо размышлять, надеясь при этом только на себя. Решил тут же начать искать людей, у которых можно получить умный совет. Вечером встретил молодого японца, знакомого по магаданской пересылке. Он мне сказал, что работает слесарем в бригаде механизаторов (в мехцехе), и что там набирают слесарей - предстоит много работы по постройке промприборов. Обещал поговорить обо мне с бригадиром. (В. Пепеляев)

Ночи здесь почти нет. Солнце только зайдет и через несколько минут уже вылезет почти рядом, а комары и мошка - что-то ужасное. Пока пьешь чай или суп, в миску обязательно залетит несколько штук. Выдали накомарники - это мешки с сеткой спереди, натягиваемые на голову. Но они мало помогают. (В. Пепеляев)

Вы только представьте себе - все эти холмы породы в центре кадра образованы заключенными в процессе работы. Почти все делалось вручную!

Вся сопка напротив конторы была покрыта извлеченной из недр пустой породой. Гору будто вывернули наизнанку, изнутри она была бурой, из острого щебня, отвалы никак не вписывались в окружающую зелень стланика, которая тысячелетиями покрывала склоны и была уничтожена одним махом ради добычи серого, тяжелого металла, без которого не крутится ни одно колесо, - олова. Повсюду на отвалах, возле рельс, протянутых вдоль склона, у компрессорной копошились маленькие фигурки в синих рабочих спецовках с номерами на спине, над правым коленом и на фуражке. Все, кто мог, старались выбраться из холодной штольни, солнце грело сегодня особенно хорошо - было начало июня, самое светлое лето. (П. Демант)

В 50е годы механизация труда уже была на достаточно высоком уровне. Это остатки железной дороги, по которой руда на вагонетках опускалась вниз с сопки. Конструкция называется "Бремсберг":

А эта конструкция - "лифт" для спуска-подъема руды, которая впоследствии выгружалась на самосвалы и отвозилась на перерабатывающие фабрики:

В долине работало восемь промывочных приборов. Смонтировали их быстро, только последний, восьмой, стал действовать лишь перед концом сезона. На вскрытом полигоне бульдозер толкал «пески» в глубокий бункер, оттуда по транспортерной ленте они поднимались к скрубберу - большой железной вращающейся бочке со множеством дыр и толстыми штырями внутри для измельчения поступающей смеси из камней, грязи, воды и металла. Крупные камни вылетали в отвал - нарастающую горку отмытой гальки, а мелкие частицы с потоком воды, которую подавал насос, попадали в длинную наклонную колодку, мощенную колосниками, под которыми лежали полосы сукна. Оловянный камень и песок оседали на сукне, а земля и камушки вылетали сзади из колодки. Потом осевшие шлихи собирали и снова промывали - добыча касситерита происходила по схеме золотодобычи, но, естественно, по количеству олова попадалось несоизмеримо больше. (П. Демант)

Вышки охраны располагались на вершинах сопок. Каково там было персоналу, охранявшему лагерь в пятидесятиградусный мороз и пронизывающий ветер?!

Здесь работали легендарные "Полуторки" (ГАЗ-АА). Ну а это кабина 2-тонной 3-осной машины ГАЗ-ААА.

Пришел март 1953 года. Траурный всесоюзный гудок застал меня на работе. Я вышел из помещения, снял шапку и молился Богу, благодарил за избавление Родины от тирана. Говорят, что кто-то переживал, плакал. У нас такого не было, я не видел. Если до смерти Сталина наказывали тех, у кого оторвался номер, то теперь стало наоборот - у кого не сняты номера, тех не пускали в лагерь с работы.

Начались перемены. Сняли решетки с окон, ночью не стали запирать бараки: ходи по зоне куда хочешь. В столовой хлеб стали давать без нормы, сколько на столах нарезано - столько бери. Там же поставили большую бочку с красной рыбой - кетой, кухня начала выпекать пончики (за деньги), в ларьке появились сливочное масло, сахар.

Пошел слух, что наш лагерь будут консервировать, закрывать. И, действительно, вскоре началось сокращение производства, а потом - по небольшим спискам - этапы. Много наших, и я в том числе, попали в Челбанью. Это совсем близко от большого центра - Сусумана. (В. Пепеляев)

И чтобы представить масштабы все этого - видео Димы